Выстрелы в Сараево

В тот же вечер король и королевич Александр в качестве регента отправили телеграммы императору Францу-Иосифу с выражением глубокого соболезнования. Соответственные изъявления по телеграфу адресованы были правительством на имя графа Берхтольда и председателем народной скупщины — рейхсрату. На другой день во всех местных газетах без различия партий появились трогательные некрологи и прочувствованные статьи по поводу тяжкого горя, постигшего императорский дом дружественной монархии.

Словом, вся Сербия сочувственно откликнулась на несчастие, поразившее соседнее государство, строго осудив преступное деяние обоих безумцев; и тем не менее здесь заранее были уверены, что известные венские и пештские круги не замедлят использовать даже столь трагическое происшествие для недостойных инсинуаций по адресу королевских политических обществ…

Примите и пр. Гартвиг[244].

Австрийский фельдмаршал-лейтенант Альфред Янза в своих воспоминаниях признается, что сразу после 28 июня «мы с часа на час ожидали приказа о мобилизации против Сербии, где покушение было почти с восторгом встречено прессой»[245]

. Большая разница в оценках!.. На самом деле, газета «Политика», вышедшая на другой день после покушения, не печатала «трогательных некрологов», как не выражала она и симпатии к убийцам. Упоминалось, что приказ о прекращении народных гуляний на Калемегдане, с военной музыкой и концертом Белградского певческого общества, поступил в 10 часов вечера (весть о покушении была получена в городе в 16.15). Но и после этого публика не расходилась до полуночи…

Сазонов мог бы и сильно пожурить Гартвига за просербскую сентиментальность, переходящую в явную предвзятость, но такие донесения, видимо, ложились бальзамом на душу царственных особ, для которых Сербия была вне подозрений.

V. ГАРТВИГ И АРТАМОНОВ

Итальянский историк Л. Альбертини брал на себя смелость утверждать, что наш посланник был едва ли не на дружеской ноге с Аписом. «Общение посла с этим человеком было глубоко законспирировано», — подхватывает В. Пикуль в романе «Честь имею». И по большому счету это сложно поставить под сомнение: если уж первый секретарь русской миссии В. Н. Штрандман был знаком с мужиковатым плутом Малобабичем, таскавшим бомбы через австрийскую границу (на суде в Салониках его называли то «бродягой», то «австрийским шпионом»), то почему бы Гартвигу не быть в доверительных отношениях с влиятельным Аписом?.. Марко (Божин Симич) уверяет:

Точно известно, что Гартвиг в те дни — примерно в апреле 1914 года — издал циркуляр всем русским консульствам о том, чтобы они собирали как можно более подробные сведения о «чернорукцах» и их акции[246]

.

Другое любопытное свидетельство оставил бывший морской министр Временного правительства В. И. Лебедев. В конце 1916 года, оказавшись в Салониках, он застал аресты «лучших сербских офицеров, таких как Димитриевич, Вемич и т. д.». По этому поводу Лебедев делает такую ремарку:

Покойный русский посланник Гартвиг характеризовал «Черную руку» как самую любимую, бескорыстную, идеалистическую и патриотическую организацию, цель которой состояла исключительно в освобождении и объединении всех сербов, хорватов и словенцев[247].