Выживает сильнейший

— Свифт или Папа?

— Простите?

— Два полярных проявления сущности мизантропии. Не слышали, мистер Э?

— Боюсь, что здесь у меня пробел.

— Но это же так просто. Джонатан Свифт ненавидел человечество как единое целое, однако умудрялся находить в себе достаточно любви к отдельным его представителям. А Римский Папа Александр призывал к всеобщей братской любви, но был не в силах благословить ее в межличностных отношениях.

— Неужели?

— Именно так.

Эндрю приложил к губам указательный палец.

— Тогда я и Свифт и Папа одновременно, сегодня один, а завтра другой. Бывают и такие времена, когда я презираю оба эти полюса, что случается, если я слишком рано беру в руки газету.

— Нелюдим. — Зина засмеялась.

— Мне так и говорят. — Я сделал шаг вперед и протянул ей руку. — Эндрю Десмонд.

Несколько секунд Зина пристально смотрела на нее, решившись в конце, концов слегка коснуться кончиков моих пальцев.

— Очень любезно было с вашей стороны поддержать разговор, Эндрю Десмонд. Я — Зина.

Она выключила музыку, села прямее и вновь залюбовалась своим маникюром.

— Интересное местечко вы нашли для магазина. Давно здесь обосновались?

— Несколько месяцев назад.

— Я оказался здесь только потому, что мне нужно было забрать машину со штрафной площадки. Случайно заметил название над дверью.

— Клиенты нас знают.

Я повел глазами по пустой комнате. Зина молча наблюдала.

— Где-нибудь рядом можно пообедать? — спросил я.

— Вряд ли. Мексиканская забегаловка напротив закрыта. На прошлой неделе сын хозяина был убит в какой-то гангстерской разборке. Обычная этническая энтропия.

Зина ждала моей реакции.

— Эта забегаловка здесь единственная?

— Есть еще несколько подобных заведений, коль они вам по вкусу.

— Мне по вкусу хорошая еда.

— В таком случае рядом вы ничего не отыщете — кроме нарезанной соломкой свинины и фасоли, покрытой застывшим жиром. Это можно съесть только под страхом голодной смерти. Вы голодны, Эндрю?

— Нет. Не настолько, чтобы унизиться до такого меню.

— Precisement[11]. — Из-под прилавка виднелся уголок бухгалтерской книги; Зина задвинула ее поглубже.

— Я предпочел бы пообедать, а не утолить голод. Куда ходите вы?

Она насмешливо поджала губы.

— Это что, приглашение?

Я потер бороду, снял очки.

— Если вы не против, то да. Если против, то я всего лишь обратился к вам за справкой.

— Стоите на страже своего самолюбия?

— Положение обязывает. Я — психолог.

— Серьезно? — Зина смотрела в сторону, стараясь сохранить безучастный вид. — Психология клиническая или экспериментальная?

— Клиническая.

— Практикуете в этом районе?

— В настоящее время я нигде не практикую. Собственно говоря, у меня ВКД — все, кроме диссертации.

— Другими словами, все, кроме деградации. Бросили учебу?

— Само собой.

— И гордитесь этим?

— Не горжусь, но и стыда не испытываю. Не судите, как вы сами сказали… Свой срок в аспирантуре я отбыл и понял, что психология — это крошечные зернышки науки, брошенные в кучу пустой шелухи. Надоело делать вид, что банальность принимаешь за откровение свыше. Прежде чем идти в науку дальше, я решил проверить, смогу ли в душе примириться с этим. Поэтому и… — Я поднял над прилавком пакет с книгами.

— Поэтому что?

— Этих названий нет в списке рекомендованной литературы. Они представляют интерес для меня лично, вне зависимости от того, необходимо ли психологу прочесть их или нет. Интерес с точки зрения упомянутого уже усовершенствования — возможно ли поставить заслон на пути сползания общества в пучину посредственности. Когда я вошел сюда, я и понятия не имел о том, что найду на полках за исключением комиксов. Но эти две, — я потряс пакетом, — сказали мне: купи нас!

Зина облокотилась на прилавок.

— Сползание в пучину посредственности. Мне кажется, мы уже там.

— Я выразился так из сострадания.

— Нет нужды. Сострадание ведет к иллюзиям. Вы же почти готовый психолог, хранитель священной чаши самопознания.

— Или самомнения — зависит от того, как на это посмотреть.

Она опять рассмеялась. Еще немного, и меня начнет тошнить от нашей беседы.

— Ладно, отвечая на ваш вопрос, скажу, что обычно обедаю во французском ресторанчике «Ла Пти» в Эхо-парке, у них простая и вкусная провинциальная кухня.

— Седло барашка?

— Время от времени там готовят и его.

— Может, мне повезет. Благодарю вас.

— В этом, может, и повезет. — Зина полуприкрыла глаза; веки ее были оттенены голубым.

— Так что же у нас выходит — приглашение или просто справка? — спросил я.

— Боюсь, последнее. Я на работе.

— Прикованы к кассе цепью? А за спиной стоит грозный хозяин?

— Ну уж нет, — в голосе ее зазвучало неожиданное раздражение. — Магазин принадлежит мне.

— Тогда почему бы не отлучиться? Вы же говорили, клиенты вас знают. Я убежден, они простят вам недолгое отсутствие.

— Как я могу быть уверена в том, что вы не маньяк чокнутый?

— Никакой уверенности. — Я по-волчьи оскалил зубы.

— Хищник?

— В вопросе пропитания среди животных не может быть равенства. — Я вновь тряхнул пакетом. — Здесь, по сути, говорится о том же, не так ли?

— А разве так?

— По мне — да. Как бы то ни было, если я оскорбил ваши чувства, приношу извинения.