Выжженный плацдарм

– Из Харькова, – слабым голосом отозвался солдатик. – На Бурсацком спуске живу.

– И я на Бурсацком жил, – удивился Карпенко. – До восьмого класса. В четырнадцатую школу ходил. Потом мы в Любавино переехали, отцу должность на шахте дали. А ты не в четырнадцатой случайно обучался?

– Да, в ней, – прокряхтел боец. – Сейчас там французский уклон, считается самой модной.

– Лемешонок жив еще? – осведомился Карпенко. – Пал Палыч? Директором был. Старенький такой дядечка, но добренький. Любили мы его.

– Умер Пал Палыч, – давясь кровью, выговорил раненый. – В тот год, когда я школу оканчивал, четыре года назад. Обширный инфаркт у него был.

Наступила тишина. Стрелять не хотелось никому, даже самым злым и непримиримым. На востоке Украины шла жестокая и очень странная война. У каждой из сторон имелись железные основания считать себя правой, а врага – захватчиком. В этом было что-то неправильное, абсурдное и перевернутое.

Ротному вспомнился анекдот: «Как сделать, чтобы российские новости по телевизору ничем не отличались от украинских? – Выключить звук».

Солдат отползал все дальше, демонстрируя отчаянное желание жить.

– Смотрите, я снег нашел, – вдруг заявил Курбаев, вылезший из провала под бетонной плитой.

Ради демонстрации сего удивительного факта он зачерпнул ладонью и показал товарищам рыхлую серую массу.

– Горячий снег, – с усмешкой проговорил Раймер.

– Почему горячий? – не понял Курбаев. – Нормальный холодный снег.

В воцарившейся тишине таилось нечто неприятное. Нестеренко до боли в глазах всматривался в темнеющее пространство, вертел головой. Как же обманчива и ненадежна эта тишина. Вдруг ротный почувствовал, как волосы на голове зашевелились, а кожа превратилась в гусиную. Он все уже понял, с тихим ужасом зримо представил, что произойдет через минуту.

– Мужики, сейчас по нам укропы из «Градов» дадут, – пробормотал Нестеренко убитым голосом. – Как пить дать врежут!

Впервые в жизни так точно сработало необъяснимое предвидение. Олег никогда не отличался экстрасенсорными способностями, но в эту минуту в голову ему долбануло со всей дури. Артиллерию украинские силовики потеряли, минометные батареи тоже, но установки «Град» у них еще были. Просто раньше они, видимо, не имели возможности воспользоваться ими.

– Слушай мою команду – все в укрытия! – заорал капитан дурным голосом.

Гадалкой бы ему работать! У бойцов было несколько секунд. Возможно, именно это обстоятельство и спасло жизни многим их них.

Огненный шквал обрушился на позиции многострадальной роты, удерживающей блокпост. Времени на пристрелку у силовиков не было, излишнего количества боеприпасов – тоже. Украинским силовикам удалось вывезти из котла три установки «Град» на тяжелых «Уралах». За двадцать секунд из установки успевают вылететь все сорок реактивных снарядов.

Не меньше минуты в расположении ополченцев царил неописуемый ад. Укропы стреляли с трех километров. Стодвадцатидвухмиллиметровые снаряды ложились как попало, на всем обозримом пространстве. Но многие из них попадали в блокпост. Развалился на куски восточный дот, покосился западный, взмывали в небо комья глины, крошился, ломался бетон.

Олег повалился на дно траншеи, зажал уши. Переживать вторую контузию за короткий отрезок времени у него не было никакого желания. Снаряд взорвался где-то рядом, и ротный оказался под слоем глины, обрушившейся с бруствера.

Время нещадно растягивалось. У командира возникло такое ощущение, что прошли полчаса, а не одна минута. Стрельба закончилась. Нестеренко надрывно кашлял, выбираясь из глиняного савана. В голове его творилось черт знает что. В ушах снова звенело, разноцветные чертики кривлялись перед глазами. Он стонал, выплевывал глину и тер воспаленные глаза.

Зрение у капитана помаленьку восстанавливалось. Он нащупал автомат, гранаты в подсумке, взгромоздился на колени. Нестеренко должен был прийти в себя. На счет «три»! Но лучше ему никак не становилось. Весь мир вокруг был ватным, как и он сам, весь, от зудящей макушки до немеющих пальцев на ногах. Ротный брел гусиным шагом по засыпанной траншее, волочил за собой автомат.

Славик Вербин лежал какой-то весь перекрученный, оскалив рот, растопырив пальцы, словно собирался схватить осколок, ударивший его в грудь. Олег оцепенело смотрел на него. Глупость редкая! Совсем недавно Славик, живой и невредимый, сидел на бугорке. Они о чем-то разговаривали.

Хорхе Флорес зарылся лицом в мешанину из глины и снарядных осколков. Рядом с ним стоял на коленях Ортега и пытался его перевернуть. Ладно, хоть кто-то живой остался.

Чуть дальше сидел, привалившись к стене траншеи, Пашка Владыкин. Вроде просто отдохнуть собрался, если не замечать живот, пробитый даже не осколком, а каким-то метеоритом.

За Пашкой лежал мент из Чернигова Юргенс, вернее то, что от него осталось. Голова его болталась на лоскутьях кожи, на лице застыло такое выражение, будто он что-то недоделал.