Взбаламученное море

«О, любовь! кого ты ни связуешь?» — подумал он глядя на эти два некрасивые существа.

Презус между тем посмотрел на часы и объявил, что заседание кончилось.

Бакланов уехал домой, возмущенный до глубины души: «вероятно, что этот господин, их научивший, и их барин были оба мерзавцы, — а наказание терпят только эти два полуидиота; непременно надобно бы их участь облегчить, а того злодея поймать».

Герой мой был очень еще неопытен в судебной практике.

13

Завеса несколько приподнимается

Чем далее происходил суд, тем более Бакланов начинал видеть, что тут что-то такое да не так, и что заседавшие с ним судьи судили не совсем беспристрастно.

По совершенной еще невыработке житейского характера, он беспрестанно обдумывал, как ему себя вести и с кем бы наконец посоветоваться. Виденный им у откупщика пьющий вице-губернатор показался ему, в этом случае, всех удобнее: по крайней мере, когда за обедом все пели, он один не пел и даже как будто бы стыдился этого!

Бакланов поехал к нему.

В темной и грязной передней он увидал, что на прилавке дремал лакей. Он должен был разбудить его.

— Барин не так здоровы, — проговорил было тот сначала; но потом, порассудив, прибавил: — да вы из больших чиновников, аль из маленьких?

— Нет, не из больших, — отвечал Бакланов.

— Ну, так пожалуйте-с, — сказал лакей.

Бакланов вошел.

Вице-губернатор, в халате, грудь нараспашку, сидел перед закуской и имел как-то странные сжатые губы.

— А, прошу покорнейше! — произнес он, узнав, видно, Бакланова и не привставая, впрочем, сам с места. Рукой он указал ему на стул.

Бакланов сел.

— Я к вам, Николай Григорьич, с просьбой, — начал он сейчас же.

— А! — произнес вице-губернатор и вслед затем длинною струей выпустил из рта воздух, как человек, которому дышать трудно.

— Я командирован в военно-судную комиссию над дворовыми людьми по убийству Коклевского.

— А! — повторил еще раз вице-губернатор и затем, как бы исполнившись какого-то грустного воспоминания, порастянул глаза, выпил молча рюмку водки и стал лениво закусывать колбасой: более нормальным образом желудок его не принимал уже пищи.

— Тут чорт знает что такое, — продолжал Бакланов. — Они показывают, что их научил какой-то господин, но кто он — не сказывают, тогда как он-то и есть главный преступник.

— Раз, вечером, — заговорил вдруг вице-губернатор: — приводят ко мне человека… мертво-пьяного.

«Хорош и ты-то теперь», — подумал Бакланов.

— Человек этот был бухгалтер откупа. Он-с, — продолжал вице-губернатор, снова потупляя голову: — с слободскими девками прогулял пять тысяч целковых… ну и кончено? так ли?

Бакланов не знал, что отвечать ему на это.

— Не, не кончено!.. — отвечал сам себе вице-губернатор: человек этот умирает одночасно в остроге и документы свои передает жандармскому офицеру… ну, и прах их возьми, так ли? Нет, 14-го сентября г. офицер убит своими дворовыми людьми.

У Бакланова начинал делаться в голове совершенно какой-то туман.

— Какие же это документы? — спросил он.

Вице-губернатор развел руками.

— Есть книга живота-с, — почти запел он: — еже пишется в ней вся: куму — рубль, куме — два; а мы имя свое бережем! — заключил он и затем обратил почти величественное свое лицо к Бакланову: — и то бы ничего-с! — заговорил он несколько даже трагическим голосом: — но красными чернилами тут написан итог наших канальских барышей.

— Барышей?

— Д-д-а-с! А мы имя свое бережем!.. Они — деньги, а мы имя! — повторил он.

— Но, ради Бога, скажите мне откровеннее, — умолял его Бакланов.

— Ничего больше не знаю-с, ничего! — отвечал вице-губернатор: молодой вы человек! — прибавил он и потом с чувством: — не видьте лучше и не знайте: мрак спокойнее света!

И как бы в доказательство того он закрыл глаза.

Бакланов пробовал было еще рз его расспрашивать, но вице-губернатор только как-то бессмысленно смотрел на него и отвечал ему одним молчаливым киванием головы: в утро это он пил уже сороковую рюмку, а потому невольно лишался на некоторое время молви.

Видя, что от него ничего более не добьешся, Бакланов встал.

— До приятного свидания, друг мой… — едва выговорил вице-губернатор.

Бакланов вышел.

— Что такое у вас с барином? — спросил он человека.

— В загуле, ваше благородие, сильном.

— Что ж, в это время он не то уж и говорит?

— Да врет иной раз такую околесную, что даже слушать страшно! — объяснил лакей.

14

Муравейник сильно тронут

Наполеон III тем и велик, что очень мало говорит, но потом вдруг и сделает. Герой мой, напротив, тем и мал, что пока в жизни только и делал, что говорил.

Выехав от вице-губернатора, он посувствовал неудержимую потребность излить перед кем-нибудь волновавшие его чувствования.

В кармане он имел рекомендательное письмо от дяди своего к одной даме, madame Базелейн, имевшей, говорят, огромное влияние на начальника края.

Евсевий Осипович с этой именно целью и дал племяннику письмо к ней. Про самое же даму он выражался так, что она по уму вся — мечта, вся фантазия; по телу — эфир, а тепла и жизненна только сердцем.

Как только подано было письмо, Бакланова сейчас же приняли.