Вздымающийся ад (сборник)

— Изумительный концерт! Я так заслушалась, что просто не заметила фрау Вардайнер. Поэтому не могу…

5. Музыкальный критик Фюрст:

— Да, я заметил какое–то беспокойство среди зрителей — шепот постоянно мешал слушать музыку… Это было довольно неприятно, но что было причиной, не знаю.

* * *

В 21.15 Ляйтнер сказал Хесслеру:

— Поехали, в полицай–президиуме хотят знать ваш размер воротничка! И вашу машину возьмем.

— Вы сядете за руль? — спросил внешне спокойный Хесслер.

— Нет, это я предоставляю вам, — усмехнулся Ляйтнер. — Только я вас попрошу не гнать выше пятидесяти.

— Вы меня обижаете, — уверял его Хесслер. — Если считаете, что я нервничаю, то ошибаетесь. Мне нечего бояться!

— Рад это слышать. — Снайпер и каратист Ляйтнер одобрительно улыбнулся. — Но только попробуйте сделать хоть одно лишнее движение, Хесслер, сильней нажать на газ или пошалить с рулем — и приехали!

— Не нужно меня пугать, я не боюсь. Чего вы, собственно, хотите? Ведь я всегда и всюду лишь выполнял свои обязанности!

— Видите, тут мы похожи. Я тоже выполняю свои, — заметил Ляйтнер. — Но к чему это иногда может привести? Меня, например, к тому, что время от времени приходится отделать кого–нибудь так, что он несколько месяцев отлеживается в гипсе или остается калекой на всю жизнь. А иногда приходится кое–кого и прихлопнуть. И так всегда, мне жаль! Так что лучше уж вы меня не заставляйте…

* * *

Из записок комиссара криминальной полиции в отставке Келлера:

«Мы заехали к Фоглер за псом. Сабина не хотела его отпускать, и пришлось пообещать, что она сможет играть с ним в любое время.

О моих отношениях с этим псом ходят самые невероятные слухи. Некоторые считают, что он заменяет мне семью, или даже утверждают, что я люблю собак больше, чем людей, поскольку с теми знаком только с худшей их стороны. И Бог весть еще что…

Но в действительности дело обстоит иначе. Гораздо проще и интереснее. Мы с ним равноценные партнеры, отдающие друг другу самое ценное — дружбу, доверие и ласку.

Когда мы вернулись к Циммерману в кабинет, Мартин с необычайным азартом пустился планировать предстоящую схватку, я между тем извлек из лапы пса острый камешек, и он мне благодарно лизнул руку.

Потом меня окликнул Циммерман:

— Давай договоримся. Я начну разговор со Шмельцем и постараюсь накалить атмосферу, чтобы облегчить тебе дело. Остальное предоставляю тебе. Если тебе повезет, я тут же возьмусь за Хесслера».

* * *

Войдя в кабинет Циммермана, Анатоль Шмельц держал себя как оскорбленный архиепископ. Не замечая Келлера и тем более его пса, направился прямо к комиссару. Циммерман спокойно его разглядывал.

— Герр Циммерман! — надменно начал Шмельц. — Вы оторвали меня от праздничного мероприятия и велели привезти сюда!

— Нет, вы не поняли, — поправил комиссар. — Я уже несколько часов пытаюсь вас найти. Безуспешно.

— А что, я должен вам давать отчет о каждом своем шаге? — возмутился Шмельц. — До этого еще мы не дошли. Поэтому я прошу вас…

— Я вас искал, чтобы сообщить о вашем сыне Амадее.

— Не знаю, что еще вы приписываете моему сыну, — повысил голос Шмельц, — но предупреждаю, у него есть право на защиту. И о ней я позабочусь. Лучший адвокат…

— Никакого адвоката ему уже не нужно, — медленно произнес Циммерман, глядя при этом Шмельцу прямо в глаза. — Ваш сын погиб.

— Что вы сказали? — задохнулся Шмельц.

— Погиб в автокатастрофе. Вместе со своим спутником.

— Нет, — мертвым голосом произнес Шмельц. Растерянно оглянувшись, оперся о спинку кресла. — Скажите мне, что это неправда! — Он беспомощно сполз в кресло. Казалось, он в нем не сидел, а лежал. Закрыв руками залитое потом лицо, простонал: — Это не может быть правдой!

Циммерман молчал, не спуская со Шмельца глаз. Келлер следил за псом, который поднял холодный влажный нос, понюхал воздух и несколько раз фыркнул.

— Нет–нет! — непрерывно повторял Шмельц, не открывая лица. — Господи, за что мне такая кара? Ведь я для своего мальчика сделал больше, чем для всех остальных людей, вместе взятых. Посвящал ему каждую свободную минуту, которую мог урвать. Играл с ним, когда был маленьким, брал с собой в отпуск, осыпал подарками. Всегда был великодушен и щедр, сын получал все, чего душа желает. У него было все: денег — сколько угодно, полная свобода, а при надобности — чуткий и всепрощающий отец. И такой конец!

Сквозь этот поток жалоб тихо, словно издали, донесся голос комиссара Циммермана:

— В этой трагической катастрофе вместе с вашим Амадеем погиб и мой сын Манфред…

Шмельц онемел, словно молнией пораженный. А Циммерман тяжелым шагом вышел из комнаты.

* * *

Рождественский банкет в редакции «Мюнхенского утреннего курьера» раскрутился на полные обороты. Штамбергер из отдела внутренней политики, отвечавший за организацию праздника, с удовлетворением констатировал: «Народ веселится!»

По мере роста потребления спиртного рос и уровень шума, и праздновавшие преждевременно стали вести себя слишком непосредственно…

Несколько сообщений еще улучшили всем настроение.