Взгляни на дом свой, ангел

Его возраст приносил некоторые плоды — награду за выслугу лет. Когда Хелен приходила домой с какой-нибудь подругой, она с шутливой настойчивостью толкала девушку в его объятия. И, воскликнув отечески: «Ах ты, моя прелесть! Ну, поцелуй старика!» — он запечатлевал колючие усатые поцелуи на их белых шейках, на их мягких губах — здоровой рукой он крепко и нежно сжимал округлую упругость юного плеча и мягко их покачивал. Они гортанно повизгивали от удовольствия, потому что было ужасно щ-щ-щ-екотно!

— О-ой! Мистер Гант! Уах-уах-уах!

— Твой отец такой милый! — говорили они. — Какие чудесные манеры!

Глаза Хелен ели их яростно и жадно. Она смеялась с хрипловатым жестким возбуждением.

— Ха-ха-ха! Это ему нравится, верно? Жаль, старина, верно? Больше не порезвишься!

Он разговаривал с Жаннадо, а взгляд его бегающих глаз шарил по восточному краю площади. Мимо мастерской проходили аппетитные городские матроны, возвращавшиеся с рынка. Время от времени они улыбались, заметив его, и он отвечал галантным поклоном. Какие чудесные манеры!

— Английский король, — рассуждал он, — это только вывеска. Такая власть, как у президента Соединенных Штатов, ему и не снилась.

— Его власть строго ограничена, — гортанно сказал Жаннадо, — обычаем, но не законом. На самом же деле он по-прежнему остается одним из могущественнейших монархов мира. — Его толстые черные пальцы осторожно прощупывали кишочки карманных часов.

— Покойный король Эдуард, — сказал Гант, облизывая большой палец, — несмотря на все свои недостатки, был умный человек. А этот их нынешний — пустопорожнее ничтожество.

Он усмехнулся — чуть-чуть, лукаво, довольный этими внушительными словами, и исподтишка покосился на швейцарца, проверяя их эффект.

Его беспокойные глаза сосредоточенно последовали за подтянутой, модно одетой фигурой — мимо окна мастерской проходила «Королева» Элизабет. Она мило улыбнулась, и на мгновение ее бесхитростный взгляд остановился на гладких мраморных плитах смерти, на резных агнцах и херувимах. Гант отвесил ей изысканный поклон.

— Добрый вечер, сударыня, — сказал он.

Она скрылась из вида. Через секунду она решительно вернулась и поднялась по широким ступеням крыльца. Он посмотрел на нее, и его сердце забилось чаще. Двенадцать лет.

— Как поживаете, сударыня? — спросил он галантно. — Элизабет, я только что сказал Жаннадо, что вы — самая шикарная женщина во всем городе.

— Это очень мило с вашей стороны, мистер Гант, — сказала она своим спокойным сдержанным голосом. — У вас всегда находится доброе слово для каждого.

Она любезно кивнула Жаннадо, который тяжело повернул к ней свою огромную хмурую голову и что-то проворчал.

— Нет, Элизабет, — сказал Гант, — вы за пятнадцать лет ни вот на столько не изменились. И лет вам сейчас столько же, сколько было тогда.

Ей было тридцать восемь лет, и она ничего против этого не имела.

— Ну, как же! — ответила она, смеясь. — Вы просто хотите меня утешить. Мне уже давно не двадцать!

У нее была бледная чистая кожа с милыми веснушками, ярко-рыжие волосы и узкий, пронизанный юмором рот. Фигура у нее была упругая и сильная — но уже больше не молодая. Ее манеры отличались энергией, достоинством и элегантностью.

— А как поживают девочки, Элизабет? — спросил он добродушно.

Ее лицо стало грустным. Она начала снимать перчатки.

— Поэтому я к вам и зашла, — сказала она. — На прошлой неделе я потеряла одну из них.

— Да, — сказал Гант печально. — Мне было очень грустно об этом услышать.

— Лучшей девушки у меня никогда не было, — сказала Элизабет. — Я бы все на свете для нее сделала. Мы сделали все, что могли, — добавила она. — Тут мне не в чем себя упрекнуть. При ней все время был врач и две опытные сиделки.

Она открыла черную кожаную сумочку, сунула в нее перчатки, достала маленький носовой платок с голубой каемкой и начала тихонько плакать.

— Ох-хо-хо-хо, — сказал Гант, покачивая головой. — Жаль, жаль, жаль. Пойдем в мою контору, — добавил он.

Войдя туда, они сели. Элизабет вытерла глаза.

— А как ее звали? — спросил он.

— Мы ее звали Лили. Ее полное имя было Лилиан Рид.

— Да я же ее знал! — воскликнул он. — Я с ней разговаривал недели две назад, не больше.

— Да, — сказала Элизабет. — Она умерла скоропостижно — одно кровотечение за другим вот отсюда, — она провела рукой по низу живота. — До прошлой среды никто и не знал, что она больна. А в пятницу ее уже не стало, — она опять заплакала.

— Тц-тц-тц-тц, — сказал он сочувственно. — Жаль, жаль. И какая была красотка!

— Я бы не могла любить ее больше, мистер Гант, — сказала Элизабет, — даже будь она моей родной дочерью.

— А сколько ей было лет? — спросил он.

— Двадцать два года, — сказала Элизабет, снова начиная плакать.

— Какая жалость! Какая жалость! — согласился он. — А родные у нее есть?

— Никого, кто хоть палец о палец для нее ударил бы, — сказала Элизабет. — Ее мать умерла, когда ей было тринадцать лет — она здешняя, из Битри-Форк… А ее отец, — продолжала она негодующе, — старый подлый скупердяй: он в жизни ничего не сделал ни для нее, ни для кого другого. Он даже на ее похоронах не был.