В чикагском отеле, где жил Мартин, я получила на ресепшене ключ от его номера и завалилась туда. Распахнула шкаф, чтобы вынуть из чемодана одежду и развесить ее, – и обнаружила, что бездумно пялюсь на уже висящие там вещи Лайзы. Аккуратно, как строй солдат, тянулись через «мою» половину шкафа ее шелковые блузки. Я уже, бывало, слышала оправдания в духе: «Горничная что-то напутала», – но больше не собиралась им верить. Меня начала бить дрожь.
Многие годы моего детства родители страдали нервными припадками. Когда с ними такое случалось, мы везли их в психиатрическую лечебницу
– С такой травмой вам надо в обычную больницу, – заметила медсестра в приемном покое.
– Справлюсь и так, – ответила я.
– Я, честно говоря, совершенно не хочу класть тебя к нам, Джули, – поздоровавшись, сообщил мне знакомый доктор. Он меня хорошо знал, я ведь столько раз приезжала к нему с родителями. – Может, просто расскажешь, что случилось?
Я и рассказала. Рассказала, что мой брак трещит по швам. И добавила:
– А еще мне кажется, что я алкоголик.
– Ты ранимая, чувствительная молодая женщина, а сейчас тебе приходится переживать сильную травму – неудавшийся брак, – ответил доктор. – Поэтому ты и пьешь. Все объяснимо.
Поскольку я настаивала, он согласился положить меня в лечебницу, хотя в весьма осторожных выражениях упомянул: не похоже, что мне грозят те же проблемы, что были у отца с матерью.
Доктор разработал простой план. Он протестирует меня, чтобы понять: мои мечты чересчур грандиозны или все-таки реалистичны? Я же, запертая в лечебнице, могла наконец проанализировать собственную жизнь. Протрезвев до конца, пусть и всего на несколько дней, я могла теперь изучить обломки своего брака. Мартину сообщили о том, что я попала в больницу, и он прислал два десятка красных роз. Доменику, когда она прилетела из Лос-Анджелеса, отправили в гости к моим родителям. Сохранилась фотография, где дочка сидит у меня на коленях, а я качаюсь на качелях в больничном дворе. Ветер развевает ее челку. Доменика счастливо улыбается. Я выгляжу изможденной и очень печальной.
– Ваши тесты показали, что вы очень одаренный человек, – заявил мне доктор. – За долгие годы практики я впервые вижу такие оценки. Вы совершенно правы, когда мечтаете о чем-то великом. У вас выдающиеся способности.
– И мой брак рухнул.
– Да. Кажется, так и есть.
– Мне нужно развестись.
– Думаю, это мудрое решение.
Вот так, находясь в психиатрической лечебнице, я связалась с Мартином и сообщила, что не собираюсь возвращаться к нему. Красные розы все еще сияли великолепием, когда я разговаривала по телефону с тем, кто их прислал.
Родители переживали за меня. Им не приходилось иметь дело с разводом, ведь классический брак в нашем роду – долгий и счастливый. «Смогу ли я воспитывать дочь в одиночку?» – тревожились мама с папой. Я волновалась о том же.
Вопрос, где же мой дом, по-прежнему не давал мне покоя. В Чикаго, у родителей? В Вашингтоне или Нью-Йорке, где я вдрызг напивалась в одиночку? Нет, кажется, мой дом все-таки в Лос-Анджелесе. Я планировала связать свою жизнь с киноиндустрией еще до того, как встретила Мартина. Если я все еще хочу это сделать, нужно ехать на запад. Посему, проведя в лечебнице пять дней и успев запустить процедуру развода, я села на самолет, летящий в Лос-Анджелес. Стюардесса обходила пассажиров, предлагая напитки, и я вспомнила слова доктора: он не считает, что я алкоголичка. А раз не алкоголичка, то мне можно выпить, убедила я себя. Тот заказ в самолете был первым, но далеко не последним.
В Лос-Анджелесе я забрала свою пишущую машинку из особняка, где жила с Мартином. Его дом – это его дом, решила я и переехала в