«Ну, опять его понесло», — раздраженно подумал Доброхотов и, чтобы разом всему положить конец, поднялся и громко объявил:
— Старшего лейтенанта Ромашкина за оскорбление капитана Морейко, старшего по званию, отправить в штрафную роту! Письменный приказ получите сегодня же.
Доброхотов расстроился оттого, что не смог защитить хорошего офицера и что в дивизии завелся такой человек, как Линтварев. Из-за этого Линтварева он, комдив, вынужден был принять крутое решение.
— Черт знает чем приходится здесь заниматься, когда люди на том берегу жизни кладут! — шумел генерал. — Вы, Караваев, наведите порядок в полку и будьте готовы завтра же выступить на плацдарм. Хватит, наотдыхались! Отличились!
Генерал и начальник политотдела уехали.
Ромашкину все сочувствовали: и Колокольцев, и Люленков, и офицеры штаба. Казаков и Початкин не отходили от него. Вызвал и Караваев.
— Садись поешь, наверное, не завтракал и не обедал сегодня? Ты вот что… Ты духом не падай. Бывает. Мы постараемся тебя выручить. Я поговорю с членом Военного совета.
Ромашкину было приятно, что командир поддерживает его в трудную минуту.
На капитана Морейко Василий не обижался, конечно, не следовало его бить. Но Линтварев — вот кто возмущал и удивлял: заварить такое дело, вспомнить госпитальный разговор, так бессовестно все извратить! Зачем ему это понадобилось? Почему невзлюбил? За что мстит?
Не знал и не думал Ромашкин о том, что Линтварев к нему не испытывал неприязни; будь на месте Василия другой, Линтварев поступил бы так же — это всего-навсего его тактический ход, желание упрочить свое служебное положение, своеобразный испуг перед большим командирским авторитетом Караваева, попытка поставить себя если не в равное с ним, то уж обязательно в независимое положение.
Непонятна была Ромашкину и суровость комдива — уж ему-то чем не угодил? Василий сидел напротив Караваева, ел, не замечая вкуса пищи, говорил будто о ком-то другом, не о себе:
— Все сразу забыли. Вчера был хороший, сегодня плохой. Генерал три награды вручил, а сегодня — бах! — в штрафную…
Караваев, понизив голос, сказал:
— Ты генералу спасибо скажи — выручил он тебя. Если бы не он, загремел бы под трибунал, да еще с политическим хвостом. Комдив с разрешения старших начальников направил тебя в штрафную роту, приданную нашей дивизии, а не в штрафной батальон. Побудешь в штрафной и вернешься в свой полк.
Ромашкина удивило это объяснение, но, поразмыслив, понял — командир полка прав, все могло кончиться гораздо хуже.
Трудно было Василию расставаться с разведчиками, только теперь почувствовал, как они ему дороги. Да и ребята были расстроены. Им хотелось чем-то помочь командиру, быстрый на руку Саша Пролеткин предложил:
— Может, мы этому капитану остальные зубы пересчитаем?
— Разведчики не хулиганы! — решительно возразил Василий. — И не вздумайте его трогать, будет позор всему взводу.
— Не слушайте вы этого балаболку, — мрачно сказал Рогатин.
— Може, вам у шрафной роти якусь отдельну задачу поставлят, а мы ее всем скопом сполним? — спросил Шовкопляс.
— Где она, штрафная рота, я и сам еще не знаю. Да и не бывает таких отдельных задач. Вы же знаете — штрафников посылают в самые горячие места. Нет, братцы, вы здесь воюйте, а я вернусь, если жив останусь.
Старшина Жмаченко нагрузил для Ромашкина полный вещмешок своих и трофейных продуктов.
— Зачем столько? — спросил Ромашкин.
— Там будет общий котел, товарищ старший лейтенант, берите, сгодится.
Ромашкин снял погоны, отвинтил ордена и подал старшине:
— Пусть во взводе хранится. Вроде бы я на задание ушел. В случае чего — адрес у тебя есть. Матери отправишь.
Жмаченко, чтобы не расплакаться, торопливо стал возражать:
— Ничего не случится, товарищ старший лейтенант, столько ночей лазили — все обошлось. А штрафники днем действуют, разглядите, что к чему. И голову-то особенно не подставляйте.
— Ничего не выйдет, знаешь закон — искупишь вину кровью! Придется рисковать. Да и не умею я за чужой спиной прятаться.
На другой день Ромашкин получил в штабе копию приказа, предписание и отправился своим ходом в деревню Якимовку, где находились штрафники.
Шел он один, без сопровождающего. Колокольцев не хотел обижать его еще и конвоиром.
* * *
Штрафная рота, куда шел Ромашкин, была сформирована в тылу из людей, совершивших разные проступки и преступления. В нее вошли и бывшие заключенные, те, кто подавал просьбу об отправке на фронт. Им предоставлялась возможность искупить свою вину в бою. Рота — двести пятьдесят человек — прошла короткий курс обучения и эшелоном — в товарных вагонах, оборудованных нарами и железными печками, — прибыла во фронтовые тылы. Здесь в нее добавили местных провинившихся, вроде Ромашкина, укомплектовали офицерами и разместили в деревне Якимовка ждать наступления: штрафников разрешалось посылать в бой только в наступлении.
Ромашкин сдал документы пожилому командиру роты — капитану Телегину, осипшему от курева и простуды.
— За что? — спросил капитан.
Василий рассказал.