В саду на участке Семеновых без особого порядка росли садовые и экзотические деревья и кусты: яблони, китайская береза, смородина, множество цветов, весной подснежники, осенью золотые шары. Тень создавали громадные ели, попадались тоненькие клены, веранда заросла диким виноградом, летом зеленым, а к осени необыкновенного красного цвета. За забором начинался густой лес, в котором по деревьям бегали белки, пели птицы и куковали кукушки. На участке стоял настоящий индейский вигвам, который Семенов привез дочкам из Латинской Америки. В нем они укрывались вместе со своими друзьями и подружками: Темой и Мариной Боровик, Машей Червинской. Там очень хорошо мечталось о далеких путешествиях.
К детям, а потом и внукам, Юлиан Семенович относился своеобразно. До двух-трехлетнего возраста особого внимания не обращал, считал, что «младенчество — это для матери, детство — для отца». На вопрос: «Ну, как там наша Олечка? Что делает?», отвечал не очень ласково: «Писает и какает, что ей еще делать?» Зато потом все менялось с точностью до «наоборот». Готов был возиться с детьми сколько угодно. Им позволялось практически все. Даже когда он работал в своем кабинете, гнал очередную рукопись к сдаче к определенному сроку, дочерям разрешалось к нему войти с любой просьбой или вопросом, он тут же отодвигал машинку и всерьез старался помочь. На дочек он никогда не кричал, только однажды дал старшей по попе, когда она в шестилетнем возрасте в игре в ладушки слишком сильно ударила свою няню по лицу.
Однажды на прогулке по поселку с Машей Червинской и ее родителями Оля Семенова умудрилась попасть под машину, как она потом писала, по собственной вине. За рулем была Наташа, дочь писателя Дмитрия Холендро, рядом восседал Юрий Нагибин, оба были изрядно пьяные, по словам Оли. Нагибин, открыв дверь, спросил у взрослых чуть заплетающимся языком:
— Она жива?
После утвердительного ответа дверь закрылась, и парочка поехала дальше, а Олю отвезли в больницу и заковали ногу в гипс. Юлиан Семенов, который спешно прилетел с Кубы, чтобы навестить младшую дочку, с Юрием Марковичем не разговаривал потом много лет.
Не раздумывая Семенов дал отпор пятерке подвыпивших юнцов, которые попытались его задирать на берегу Десны. Обе дочки были рядом, и он счел необходимым оградить их от юношеского мата. Бывший боксер встал в стойку, сжал кулаки, и от его коренастой фигуры повеяло такой силой и уверенностью, что молодые хулиганы даже не стали пробовать на него напасть.
Вот какой эпизод вспомнил Генрих Боровик: «Мы отдыхали семьями в Коктебеле. Он с женой и двумя дочерьми и я с женой, Маришей и Артемом. Там есть безлюдная бухта — Лягушачья. Посередине скала. Женщины остались на берегу, а мы, мужчины, поплыли к камню. Доплыли, забрались с Юли ком на скалу, говорим о чем-то, а Темка плавает вокруг нас — в ластах и маске. Ему лет шесть было. Все вокруг залито солнцем, вода прозрачная, как стекло. Когда Темка поворачивался лицом вверх, я видел, как он улыбается. Ему было приятно плескаться в воде. И тогда мы с Юлькой решили: «Это и есть счастье…»»
Юлиан Семенов был необыкновенно общительным человеком, обладал таким обаянием, что после нескольких минут разговора с ним многие уже считали его своим другом. На самом деле он к выбору друзей подходил достаточно избирательно.
Со студенческой скамьи его близким другом был Евгений Примаков, который очень точно называл Семенова «маленьким бульдозером». Примаков старался поддержать друга, когда арестовали его отца, а его самого исключили из института, он первым радовался возвращению Семена Александровича из лагерей. Однажды Семенову довелось ответить ему добрым делом. Примаков со своей первой женой Лаурой Харадзе были прописаны в Тбилиси, а в Москве снимали комнату. Она была такой маленькой, что прописать в ней по действующим правилам могли только одного человека. Что делать? «Мы пошли на хитрость, — вспоминал Евгений Максимович, — сначала в милицию с моим и хозяйкиным паспортом отправился я и благополучно прописался. Следом, в надежде, что милиционер не заметит подвоха, пошла Лаура и попалась. Паспорта страж порядка конфисковал! Я сразу позвонил Юлику, он тут же примчался, влетел в кабинет к начальнику отделения и через десять минут вышел с победным видом, держа в руках паспорта хозяйки и Лаурин — с пропиской».