Взлет и падение третьего рейха. Том II

«Мы всегда будем первыми наносить удар, ― заявил он под одобрительные аплодисменты депутатов рейхстага. Мы всегда будем наносить первый удар…»

Действительно, 10 декабря Берлин был так обеспокоен, как бы Америка не объявила войну первой, что Риббентроп строго–настрого предупредил Томсена, немецкого поверенного в делах в Вашингтоне, не допускать никаких необдуманных заявлений, по которым государственный департамент мог бы уяснить, что намеревается предпринять на следующий день фюрер. В длинной радиограмме 10 декабря нацистский министр иностранных дел передал текст заявления, которое он собирался сделать в Берлине американскому поверенному в делах ровно в 14.30 11 декабря. Томсену предписывалось нанести визит государственному секретарю Хэллу часом позже, то есть в 15.30 (по берлинскому времени), вручить копию заявления, запросить свой паспорт и возложить на Швейцарию дипломатическое представительство Германии в США. В конце депеши Риббентроп запретил Томсену вступать в какие–либо контакты с государственным департаментом до вручения ноты. «При любых обстоятельствах, ― предупреждал он в депеше, ― мы не можем допустить, чтобы американское правительство опередило нас».

Каковы бы ни были колебания у Гитлера, приведшие к отсрочке на два дня намеченного заседания рейхстага, из захваченных депеш, которыми обменивались Вильгельмштрассе и немецкое посольство в Вашингтоне, и других документов министерства иностранных дел явствует, что фактически фюрер принял свое роковое решение 9 декабря, в день прибытия в столицу с русского фронта. Два дополнительных дня, очевидно, потребовались нацистскому диктатору не для раздумий, а для тщательной подготовки выступления в рейхстаге, с тем чтобы оно произвело должное впечатление на немецкий народ, у которого, как хорошо понимал Гитлер, сохранились воспоминания о решающей роли Америки в первой мировой войне.

Ганс Дикхофф, который официально все еще являлся немецким послом в Соединенных Штатах, но отсиживался на Вильгельмштрассе с тех пор, как обе страны отозвали своих послов осенью 1938 года, 9 декабря сел за составление длинного перечня антигерманских акций Рузвельта, необходимого фюреру для его выступления в рейхстаге[131]

.

9 же декабря Томсен в Вашингтоне получил указание сжечь свои секретные коды и бумаги. «Меры осуществлены, как приказано», ― радировал он в Берлин в 11.30 дня. Впервые начал он осознавать, что происходит в Берлине, и вечером намекнул Вильгельмштрассе, что американское правительство, вероятно, в курсе назревающих событий. «Здесь считают, ― сообщал он, ― что в течение 24 часов Германия объявит войну Соединенным Штатам или, по крайней мере, разорвет дипломатические отношения»[132].

Выступление Гитлера в рейхстаге 11 декабря

Выступление Гитлера 11 декабря в рейхстаге в обоснование объявления войны Соединенным Штатам свелось главным образом к изрыганию оскорблений в адрес Франклина Рузвельта, обвинению президента в том, что он спровоцировал войну, чтобы скрыть провал своего нового курса, и громогласному выкрикиванию заявлений, что только этот человек, поддерживаемый миллионерами и евреями, ответствен за вторую мировую войну. В яростных тирадах вырывалось наружу все накопившееся и ранее сдерживаемое негодование против человека, который с самого начала стоял на пути фюрера к мировому господству, который постоянно отпускал колкости в его адрес, который оказал Англии массированную помощь именно в момент, когда казалось, что это островное государство вот–вот рухнет, по указанию которого американский военно–морской флот срывал все его намерения в Атлантике.

«Позвольте мне изложить свое отношение к тому, другому миру, чьим представителем является человек, который, в то время как наши солдаты сражаются в снегах и на заледенелых просторах, любит вести тактичные разговоры у камина, человек, который несет основную вину за развязывание этой войны…

Я не буду останавливаться на оскорбительных выпадах, сделанных по моему адресу этим так называемым президентом. Никому не интересно, что он называет меня гангстером. Прежде всего, это выражение родилось не в Европе, а в Америке… Я не говорю уже о том, что Рузвельт не может меня оскорбить, ибо я считаю его сумасшедшим, таким же, каким был Вильсон… Сначала он подстрекает к войне, затем фальсифицирует ее причины, затем, прикрываясь христианским лицемерием, медленно, но верно ведет человечество к войне, привлекая господа бога в свидетели праведности своего нападения, ― обычная манера старого масона[133]…

Рузвельт виновен в ряде тягчайших преступлений в нарушение международных законов. Незаконный захват судов и другой собственности немецких и итальянских граждан сочетался с угрозами в их адрес и лишением свободы… В своих все усиливавшихся нападках Рузвельт в конце концов зашел так далеко, что приказал американскому военно–морскому флоту повсюду нападать на суда под немецким или итальянским флагом и топить их, тем самым грубо нарушая международное право.