Взлет индюка

Ждать пришлось недолго. Давным-давно запертая и опечатанная дверь черного хода беззвучно отворилась (при этом печать осталась целой — некоторые простые фокусы доступны даже оркам), и в здание вошел монах в балахоне и капюшоне. Насвистывая популярную песенку про любовь, он завернул за угол коридора и увидел еще одного монаха. То, что это был призрак эльфа, он не понял — призрак стоял к нему спиной.

— Ты кто? — спросил монах призрака.

Призрак обернулся и выхватил бластер.

— А-а-а!!! — завопил монах и бросился к выходу.

Эльф выстрелил в него, но промахнулся. Мощность выстрела была установлена на третью то ли четвертую отметку, так что пулька, угодившая в стену, излилась в окружающее пространство огненной волной, которая обожгла правую руку монаха и воспламенила балахон. Стена, в которую угодила пулька, не была капитальной, это была деревянная внутренняя перегородка, от выстрела она начала тлеть, появились языки пламени. Эльф немного постоял, затем побежал к энциклопедическому залу, при этом бежал он не очень быстро, но громко топал ногами.

На полпути он попал в поле зрения Звездного Паруса, выбравшегося из своей дежурки, чтобы проверить источник шума.

— Ты чего орешь?! Я тебя… — завопил Звездный Парус, но осекся, потому что разглядел над монашеским балахоном жуткую эльфийскую харю.

Звездный Парус вякнул нечто нечленораздельное и отступил в проход, из которого вышел. И вовремя — в то место, где он только что стоял, ударила бластерная пулька. Звездный Парус стал кататься по полу и визжать. Кое-как сбил пламя с форменной спецовки, встал, огляделся и понял три вещи. Во-первых, он еще жив. Во-вторых, жуткий пучеглазый пришелец куда-то подевался. В-третьих, в здании разгорается пожар.

Несколько следующих секунд чистокровную орочью душу Звездного Паруса раздирали два противоречивых стремления — тушить пожар либо бежать прочь. Чувство долга победило. Звездный Парус был хорошим рабом — исполнительным и преданным.

Обгоревший монах оказался вовсе не монахом, а городским рабом по имени Хорошее Время. Имя этого орка ничуть не соответствовало его сущности, он был плохим рабом, недисциплинированным и склонным к дурным поступкам. Он работал дворником в соседнем квартале, где-то спер монашеский балахон и повадился ходить по ночам в библиотечную казарму к местным телкам. Вначале он использовал балахон только для маскировки — в полумраке ночного дежурного освещения орк в черном балахоне менее заметен, чем орка в обычной одежде. А потом Хорошее Время понял, что местный сторож принимает его за призрака, и вообще потерял страх — перестал прятаться и даже пару раз пытался пугать сторожа, издавая зловещие звуки и делая нелепые жесты. Но сторож не пугался, и Хорошее Время перестал его пугать.

Все вышеизложенное Хорошее Время рассказал патрулю городской стражи, в чьи лапы он угодил, когда бежал по ночному городу, не разбирая дороги и вопя во весь голос. Хорошее Время был так напуган, что совсем не сопротивлялся, и когда он рассказал все, что знал, у патрульных вышел спор — стоит ли избить его дубинкой или достаточно просто доставить в участок. Решили сначала избить, потом доставить.

Что касается ужасного эльфа, он покинул здание через ту же дверь, что и Хорошее Время, но направился в другую сторону, туда, где никаких патрулей в тот момент не было. Чтобы не пугать случайных прохожих богомерзким обликом, эльф накинул капюшон, но ему никто не встретился.

4

Когда светлое пятно, оставляемое входом в тоннель, сократилось настолько, что стало маленькой точкой, Джакомо вдруг хлопнул себя по лбу и выкрикнул нечто неразборчивое, но явно ругательное.

— Лошадь! — воскликнул он затем.

— Что лошадь? — переспросил Длинный Шест. — Что с ней не так?

— Лошадь не войдет под сень благословенных лесов, — объяснил Джакомо. — Лошади боятся благословенных ароматов, не едят благословенную листву и не пьют благословенную воду.

Длинный Шест сжал серьгу, чтобы проконсультироваться с Джоном, и сразу вспомнил, что в подземельях серьга не работает. Бесы и демоны! Что же делать-то?!

Караван остановился. Эльфы стояли, смотрели на Длинного Шеста и ждали его решения. Потом Джакомо еще раз хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Я вспомнил! Я уже говорил об этом богу Каэссару! Он сказал: «Эта лошадь — войдет».

Длинный Шест почувствовал себя круглым дураком. Он тоже присутствовал при том разговоре, но начисто забыл о нем, и кто он теперь после этого? Дурак оркоподобный.

— Чего встали? — обратился Длинный Шест к товарищам по путешествию. — Идем дальше.

Они шли какое-то неопределенное время, за которое преодолели какое-то неопределенное расстояние. Когда идешь по темному тоннелю, для тебя нет никаких ориентиров в пространстве и времени, ты просто идешь и идешь, и путь кажется бесконечным. Длинный Шест жутко устал — в отличие от эльфов, долгие пешие прогулки не были ему привычны. А потом он заметил, что Джакомо тоже стал чаще спотыкаться, и когда они подошли к очередному расширению тоннеля (Джакомо объяснил, что эти расширения специально предназначены для отдыха путешественников), сказал: