Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы.

Сотрудничество Кривошеина с московской буржуазией, конечно, не являлось тогда секретом. В правительстве нарастала напряжённость между ним и министром финансов В.Н. Коковцовым, ставшим с осени 1911 года премьером. Как известно, последний всегда благоволил столичным банковским кругам, с коими был неразрывно связан по роду своей деятельности. Взаимное нерасположение двух ведущих членов правительства стало особенно бросаться в глаза после гибели П.А. Столыпина[2246]. Ситуация во многом усугублялась как раз тем, что их противостояние опиралось на конкурирующие финансово-промышленные группы (Коковцов — на питерскую, а Кривошеин — на московскую). Подчеркнём, что чаша весов в борьбе за туркестанский холопок медленно, но верно склонялась в пользу петербургских банков. Из всего объёма сырья, поступавшего из этого региона в текстильную отрасль накануне Первой мировой войны, 2/3 шло через них[2247]. Из 30 филиалов коммерческих банков, действовавших в Средней Азии, 20 с лишним, т. е. твёрдое большинство, принадлежало именно питерцам

[2248]. Московским фирмам ничего не оставалось, как продолжать цепляться за жизненно важный для них рынок. В 1915 году было учреждено товарищество «Беш-бош» — по сути, дочернее предприятие банков Первопрестольной: оно пыталось хоть как-то противостоять усиливающимся позициям столичных финансистов[2249]. Последовавшая в это время отставка Кривошеина, удалённого за избыточную политическую активность, ещё более ухудшило положение московского бизнеса. Не будет преувеличением сказать, что в борьбе за туркестанский хлопок он потерпел серьёзное поражение. Овладев рынком сырья, петербургские банки поставили текстильных королей в уязвимое положение.

Следующим шагом стало уже прямое финансовое давление на Москву. Подготовка к нему началась за пару лет до начала войны. Литература акцентирует внимание на Азово-Донском банке, который в это время сумел распространить своё влияние на несколько текстильных активов московского региона. Речь о Серпуховской бумагопрядильной фабрике, а также об одном из крупнейших комбинатов Центральной России — Богородско-Глуховской мануфактуре[2250]

. Сделки, которые в 1913 году провели Кнопы и Н.Д. Морозов, диктовались привлечением оборотных средств на предприятия, испытывавшие финансовые затруднения. В случае с Богородско-Глуховским комбинатом ими были проданы Азово-Донскому банку паи на крупную сумму — 1 млн рублей[2251]. Другие попытки питерцев овладеть какими-либо предприятиями в текстильной и лёгкой промышленности цели не достигали. Так, Сибирскому торговому банку не удалось через поставки сырья взять под контроль ряд активов — Меленковскую, Нижегородскую и Романовскую мануфактуру[2252]. Что касается Русско-Азиатского банка, то на его руководителя московского отделения А.А. де Сево постоянно сыпались обвинения в стремлении «подчинить своему влиянию пошатнувшиеся фирмы, что внушало серьёзные опасения московским фабрикантам»

[2253].

Следует особо сказать об Азово-Донском банке, чьи успехи на текстильном поприще нельзя назвать случайными. Проникновение этого крупного финансового игрока в святая святых экономики Первопрестольной, заметим, не являлось недружественным. Это обстоятельство не получило отражения в историографии, поскольку в опубликованной записке одного из братьев Рябушинских упоминается, как члены морозовской семьи всеми силами отбивались от назойливого инвестора[2254]. Однако знакомство с архивными материалами выявляет совсем иную картину взаимоотношений с Азово-Донским банком, сложившихся перед войной. Главный акционер Богородско-Глуховского гиганта Н.Д. Морозов не отбивался, а наоборот, искал сотрудничества с банком, сожалел, как в ходе одной из поездок в Петербург разминулся с Б. А. Каменкой (главой банка)[2255]

. На самом деле в этом нет ничего удивительного, поскольку указанные годы характеризуются плотным сотрудничеством деловых верхов Москвы именно с Азово-Донским банком. В 1911–1912 годах позиции последнего заметно ущемлены: его фактически отстраняют от военных и морских программ, а значит, от серьёзных финансовых потоков. Причём Каменка очень рассчитывал на оборонные заказы, для чего предусмотрительно вошёл в капитал Русского общества для изготовления снарядов и военных припасов (Парвиайнен) и Николаевских заводов[2256]. Однако банк под разными предлогами попросили освободить место, не решаясь, видимо, в силу национальной окраски вовлекать в дела ВПК. Последовали и другие, более мелкие, но неприятные уколы. Так, Азово-Донской пестовал учреждение Всероссийского банка общественного развития (совместно с московским банкирским домом «Юнкер») с капиталом 10 млн рублей. Предполагалось кредитовать города, земства, торгово-промышленные союзы, но проект не получил поддержки правительства[2257]. Или Каменка страстно желал открыть отделение в Париже: в Минфине же сочли это нецелесообразным и преждевременным[2258].