Взлетают голуби

Я знаю, сейчас ничего нельзя спрашивать, сейчас надо молчать, надо одеться, сделать мы все равно ничего не можем, матушка уходит в спальню, закрывает за собой дверь, и она же – то есть нет, это я – стоит в коридоре, мой взгляд останавливается на большом пазле, мы с Номи собрали его несколько лет назад, в пазле было 750 кусочков, это пейзаж с горами, лугами, цветами и – это было самое трудное – кристально чистым небосводом. Номи, бросив на меня взгляд, раскладывает гладильную доску, наливает воду в утюг, собираясь гладить одну из наших жутких, не имеющих возраста блуз, а я иду в ванную комнату, чтобы делать то, что делаю каждое утро: умыться, помыть шею и подмышки, почистить зубы, подкрасить ресницы, подмазать губы, чуть-чуть, чтобы не выглядеть с утра вызывающе. Дурную весть мы будем переживать про себя, надеюсь, следующие дни не принесут нам новых огорчений, пройдут как обычно, я понятия не имею, что мы можем тут сделать, в самом деле, что? Надо бы, надо бы, надо бы… но вместо того, чтобы придумать какой-нибудь четкий, логичный план, я прокручиваю в голове идиотскую мысль, что дядя Пири мог бы сделать перед собранием общины доклад о паралитиках

, так он называет

политиков

, по-моему, довольно смешно, – а тетя Ицу, сидя напротив, своим невозмутимым и гордым видом подбадривала бы его, – о том, что эти воздушные бандиты, эти воздушные крокодилы выглядят так, будто их теленок облизал, только не безобидный теленок с розовым языком, о нет, а сам дьявол вылизал этим паралитикам их мерзкие хари своим раздвоенным языком! Ты только посмотри на них, говорил дядя Пири, когда мы, включив телевизор, попадали на какую-нибудь политическую передачу, они же все на одно лицо: как только паралитик пролезет туда, куда хотел пролезть, морда у него делается такая же зализанная, как у всех остальных, и не намного отличается от смазанной постным маслом задницы, ну, скажи, почему это так? А тетя Ицу, услышав по телевизору слово «животные», не могла удержаться, чтобы не помянуть недобрым словом чертовых голубей Белы: из-за этих тварей она с ума сойдет когда-нибудь, целый день только и делают, что лезут под ноги да курлычут, все кругом засрали (страсть Белы к голубям привела к тому, что чердак дома превратился в странное шевелящееся море серо-бело-зеленых кивающих головок, и отец мой, впервые увидев эту картину, говорят, воскликнул: батюшки, давно я не видел столько маленьких коммунистов в одной куче); потом Бела женился и переселился в серо-зеленый домик на другой стороне улицы, однако не взял с собой голубей – потому, видите ли, что опасался, вдруг эти треклятые птицы окажутся слишком чувствительными и не перенесут таких перемен в своей жизни, тетя Ицу ругалась почем зря, ох уж эти твари, у них и глаза-то, посмотри, до того мерзостные, будто слизняки, и садятся тебе прямо под ноги, хорошо, что не на голову, ну не все ли им равно, сволочам, где Бела с ними нянчится, здесь или через улицу! Тетя Ицу, которая не уставала злиться на голубей в любое время дня и ночи, при всем том не допускала, чтобы кто-нибудь хоть словечко неодобрительное обронил о ее сыночке, и стоило Беле сказать: anyu, то есть мама, у нее даже золотые сережки в ушах вздрагивали от счастья, тем более что Бела точно знал, с какой интонацией это произносить, чтобы добиться от матери всего, что ему было нужно.