Взорванные лабиринты

Аппарат привел Крока Суни в искренний восторг. В заключение очень оживленной и доверительной беседы он попросил Фэтона взять аппарат с собой на заседание с тем, чтобы показать его ученым. Фэтон прощался с Крок Суни и его заместителем, испытывая двойственное чувство. С одной стороны, ему было приятно, что его мечты о славе и о всеобщем признании не были иллюзией — он в самом деле многого добился, С другой — ему уже не хотелось ни славы, ни признания, ни денег, ни жизни в столице. Сейчас его вполне устраивала маленькая квартирка в запущенном доме, кухонная стряпня собственного приготовления, заводская лаборатория, где он работал, и заштатный городишко, в котором жил. Предновогодние мечты вызвали в нем лишь легкую улыбку, какую обычно вызывают у солидного пожилого человека воспоминания о какой-нибудь шалости его в далекие детские годы.

Быть может, Фэтон и не пошел бы на заседание, если бы к тому не вынудили его чувство долга ученого и искренняя заинтересованность в нем и его изобретении профессора Суни, который за короткое время успел завоевать полную симпатию Фэтона.

Заседание комиссии транслировалось по мировидению, Фэтон спокойно, стараясь не упустить ни одной детали, рассказал о визите Пришельцев, затем перешел к сообщению о своем аппарате.

— У меня нет никаких сомнений, — сказал Фэтон в заключение, — что Пришельцы — факт очевидный. Не исключена возможность, что они наблюдают за нами сейчас и контролируют наши действия. Было бы очень разумно с нашей стороны выработать обращение к ним. Следует, на мой взгляд, прямо спросить у них, намерены ли они входить с нами в непосредственный контакт и надолго ли планируют продолжение своего эксперимента. Боюсь, со временем он может поставить перед нами такие проблемы, разрешить которые в рамках наших конкретных условий мы будем не в состоянии.

Не скоро Фэтону удалось покинуть трибуну. Доселе хранивший полную тишину зал обрушился на него лавиной самых разных вопросов. И не мудрено: выступление Фэтона было после линского феномена сенсацией номер два. Каждый хотел дотронуться до аппарата, чтобы лично убедиться в его реальности. Однако Фэтон не выпускал его из рук.

В работе заседания принимал участие и профессор Гинс, которого привезли сюда из больницы в санитарной машине. В зале он разместился в проходе на инвалидной коляске. Рядом с ним сидел Шэттон Дюк.

Покинув наконец трибуну, Фэтон сразу направился к ним.

— Поздравляю, коллега, — вполголоса проговорил Гинс. — Вы сделали большое дело.

— Рад видеть вас, профессор.

Фэтон поискал глазами свободное место. Дюк с готовностью вскочил.

Фэтон благодарно кивнул и сел. Он по-прежнему оставался в центре внимания зала.

— Будьте осторожны, — прошептал Гинс, показывая глазами на аппарат. — Это очень большая ценность. Не очень-то доверяйте этой публике, — прошептал он, наклонившись к самому уху Фэтона. — Она очень разношерстна, и не все здесь порядочные люди.

Моложавое лицо Гинса выразило озабоченность. В черных глазах его мелькнула тревога.

— Да, но Крок Суни… — начал было Фэтон.

— Вне всякого сомнения! — чуть громче перебил его Гинс. — Порядочнейший человек и настоящий ученый. Впрочем, извините, мы, кажется, мешаем.

Гинс откинулся на спинку коляски и обратил свое внимание к президиуму. Начались прения по сообщению профессора Фэтона.

Заседание Ученой комиссии закончилось в одиннадцать вечера. Много времени отняло обсуждение текста обращения к Пришельцам. У каждого были свои предложения и все они противоречили друг другу.

— Самое трудное для нас, — заметил в наиболее напряженный момент шумной дискуссии профессор Гинс, — это прийти к общей точке зрения. Каждый в глубине души уверен, что он умнее своего соседа. К сожалению, в науке столько же дураков, сколько и умных.

Профессор Гинс нравился Фэтону все больше и больше. Рядом с ним он чувствовал себя ребенком, который только-только начинает понимать жизнь. В сущности так оно и было. Ведь он фактически прожил жизнь, отгородившись от людей прочной стеной душевного одиночества. Только Нейман имел свободный доступ через эту стену. Но, приходя к Фэтону, он приносил с собой свое одиночество, которое, в принципе, ничем не отличалось от фэтоновского. Гинс же был — сама жизнь со всеми ее сложностями, трудностями и житейской мудростью.

Когда председатель объявил о закрытии заседания, Гинс тронул Фэтона за локоть.

— Извините, коллега, но я прошу вас позволить нашему молодому другу, — кивнул он на Дюка, — отвезти вас домой. Я буду спокойнее за вас и за ваш аппарат. Чего в жизни не бывает!

— Благодарю вас, профессор, — с признательностью ответил Фэтон. — буду рад, если Шэттон отвезет меня домой.

Подошел Крок Суни. Глаза его возбужденно блестели. Он крепко пожал руку Гинсу.

— Как вам понравилось заседание? — спросил он у обоих.

— Мне больше пришлась по душе первая часть, — ответил Гинс.

— Мне тоже, — заметил Суни. — Не хотите ли принять участие в банкете, который местные власти устраивают сегодня в нашу честь? — обратился он к Гинсу и Фэтону.