Взорванные лабиринты

Губы инспектора шевельнулись, как если бы он произнес это слово вслух, глаза стали колючими и злыми. Отпустить изобретателя без охраны и даже без сопровождения полицейского агента. Да только за это комиссара нужно гнать из полиции самой грязной метлой, какая найдется в городе! Но черта с два его прогонишь! Это умные люди на таких постах в полиции долго не удерживаются.

Инспектор чуть приметно передернул плечами. Кажется, он отвлекся. Последнее время его все чаще и чаще одолевало критиканское настроение. В такие моменты он испытывал глухое недовольство собой, потому что критиканство его обращалось в конечном итоге против него же. Приходили пугающие мысли о том, что он, в сущности, напрасно прожил жизнь, пожертвовав ее служению ложным идеалам и никчемным целям.

Яви поморщился. К черту сентименты! Раз взялся за дело, нужно доводить его до конца. Глаза его обратились к фотографиям. Он чуть пригнулся к столу. Казалось, тонкий с едва приметной горбинкой нос его стал вдруг длиннее, тоже потянувшись к снимкам.

Интересно, что шептал профессор Гинс прямо в ухо Фэтону? Ничего особенного, надо полагать. Просто Гинс, как человек достаточно воспитанный, не мог позволить себе громкого разговора, который мешал бы окружающим. Ясно одно: из всех присутствовавших в зале Гинс и его студент были для профессора наиболее близкими или приятными людьми. В их число, пожалуй, можно включить и профессора Суни. Уж очень тепло улыбался ему Фэтон.

С Дюком откровенного разговора, к сожалению, не получилось. Надо чтобы он обязательно получился с профессором Гинсом. По крайней мере, Гинс знает истинную научную ценность аппарата.

Инспектор аккуратно сложил все фотографии и положил их в ящик стола. Потом через дежурного вызвал комиссара Муттона. Комиссар явился минут через десять.

— Присаживайтесь, комиссар, — кивнул он на стул.

Муттон вяло прошел к столу, помедлив сел. Роль мальчика на побегушках у столичного детектива вызывала в нем глухое раздражение. При высоком росте и нормальной полноте комиссар, однако, не производил впечатления физически сильного человека. Казалось, природа истратила все отпущенные для него силы на то, чтобы вытянуть его вверх. Слишком узкие бедра и плечи Муттона сразу бросались в глаза. Голова, большая, чуть сплющенная книзу, словно бы сгибала Муттона под своей тяжестью.

Но самым запоминающимся в нем было лицо. Широкий подбородок, толстые слегка вывернутые губы, полные щеки с густыми бакенбардами, большие круглые глаза и бугристый лоб.

Вытянув вперед прямые, как палки, ноги, Муттон скучающе смотрел вбок от инспектора, в окно, выжидая, когда тот соизволит заговорить.

Яви намеренно затягивал паузу, делая вид, что углублен в отчет. Нужно было сразу поставить комиссара на место, дабы в будущем не возникало никаких недоразумений.

— Вы получили телетайпное сообщение от комиссара Снайда? — нарушил, наконец, тишину инспектор.

Муттон вздрогнул и резко подобрал ноги. Фамилия главного комиссара полиции подействовала на него, как щелчок хлыста на дрессируемого животного.

— Пока нет, — ответил комиссар. Голос у него был грубый и без всяких интонаций.

— Вы в соответствии с приказом Снайда поступаете в мое полное распоряжение, — намеренно суровым тоном сообщил Яви. — И поэтому, пожалуйста, без всяких претензий.

Инспектор прямо посмотрел в лицо Муттона. Тот было недовольно повел плечами, но, спохватившись, вернул их в прежнее положение.

— Приказ еще не получен, господин инспектор. — Муттон скроил нечто похожее на улыбку, и на всем лице самыми заметными стали зубы, длинные и плоские. — Кроме того, господин инспектор, нужно учитывать и то, что я по горло занят обычными делами комиссариата. Работы с каждым днем становится все больше и больше.

— Что вы имеете в виду? — недовольно спросил инспектор.

— Я имею в виду нашу обычную работу: уголовщину. Нам приходится заниматься массой дел по ограблению квартир и продовольственных складов, которые имели место в последний период. Население продолжает оставаться в состоянии крайней политической активности. Комитет общественного спасения формально не распущен и по-прежнему остается в городе центром притяжения оппозиционных нашему правопорядку политических сил.

Муттон оторвал взгляд от носков своих форменных ботинок и уперся им в руки инспектора, лежавшие на столе.

— Глава комитета — профессор Гинс, — продолжал Муттон, — довольно сложная политическая фигура.

— Вот как! — воскликнул инспектор. — В чем выражается сложность?

Взгляд Муттона снова упал вниз. Он уже сожалел, что затеял разговор о Гинсе. Какое дело инспектору до его забот!

— Его действия трудно программировать. Мне до сих пор не ясна его политическая платформа. Одно известно: профессор способен на любую крайность, что он и доказал в присутствии Президента. Не могу простить себе, что разрешил своим людям пропустить его в зал заседания.

— Вы имели по этому поводу крупные неприятности? — спросил Яви.

Муттон впервые посмотрел в глаза инспектора.

— Я уже привык к ним.