Взорвать Манхэттен

С каждым словом, произнесенным собравшимися, для меня все отчетливее становится, что мы обязаны двигаться лишь вперед, несмотря на то, что завязли во многих зарубежных болотах. Нас должен воодушевлять пример предков. Некогда мы отхватили у Испании Флориду, у Мексики – Техас и северную Калифорнию, у Англии – Орегон, увеличив с конца восемнадцатого века площадь страны в восемь раз. И все обошлось, попищали – и заткнулись… Но сейчас нам сложнее, у нас нет возможности затормозить экспресс нашей экономики, чье горючее – ничем не обеспеченный доллар, детище вероломных замыслов наших поводырей-предшественников.

Сейчас, выбрасывая тонны зеленых бумажек за рубеж, мы перекачиваем с их помощью чужие ресурсы, услуги и труд. Мы наводнили ими весь мир, но я отчего-то уверен, что, рухни изображенная на них пирамида с вершиной треугольного ока Великого Архитектора Вселенной, начнется гигантская катавасия, из которой в итоге выберутся все, но только не мы. Доллар – это цемент, скрепляющий нашу нацию, а вернее, сообщество чуждых друг другу лиц, только и занятых его ежеминутным обретением. И нам нечего терять, кроме него, символа великого блефа. И еще нас сплачивает инстинктивный страх за общие преступления перед иными народами, преступления, начавшиеся с захвата той страны, что стала нашим достоянием. Мы строили ее на костях миллионов индейцев, хорошо, отныне забвенных, как уничтоженные виды фауны, всеобщее скорбное злодеяние. Их скальпы, выставленные в национальных музеях, стали почтенными экспонатами нашей сомнительной истории. Впрочем, чьи истории лучше? Вражда племен – их извечный двигатель, и где есть святой народ?

Мы выбились в лидеры, мы – сильнейшие. Мы привыкли жить без оглядки на расходы. Мы начнем резать друг друга, если настанет пора унижаться и экономить. И сейчас объявили антифаду всему миру, дабы только она в состоянии продлить такое наше существование. Нам нужны революции во имя утверждения нашей власти, ибо они порождают неустойчивость и деградацию и расчищают пути для нашего победного шествия новых конкистадоров. Не продолжи мы его, нас сомнут. И надежды только на то, что оно приведет нас к нежданным благим далям будущего. Они эфемерны и неясны, они – некое спасительное чудо, но нам остается лишь полагаться на его свершение. Мы вынуждены, противопоставляя себя всем, доказать абсолют своего мировоззрения. Лично я не верю в него, но об этом следует признаться только себе. Дабы не заблуждаться в сути происходящего. Тешащий себя иллюзиями утрачивает чувство самосохранения. Верит ли в праведность и истину такого абсолюта наше собрание? Едва ли. Трудно надеть на глобус презерватив. Но коллективизм предполагает неукоснительное следование идее и ритуалам, ей сопутствующим. То есть неважно, если что-то идет плохо. Возможно, со стороны это выглядит хорошо.

– Главное, не повторить ошибки СССР, – доносится до меня реплика.

Я невольно улыбаюсь. Наше собрание неожиданно ассоциируется у меня с совещанием политбюро коммунистических режимов. И как бы со временем нам действительно не впасть в идеологический маразм и склонность к нерушимым догмам. Как бы самим не увериться в собственной пропаганде, забыв о том, что таковая предназначена всем, но только не ее авторам. Ибо пропаганда – это то, во что мы изначально не верим, но хотим, чтобы в это верили остальные.

Начинаются философствования. Без них не обходится ни одна подобная встреча. В этом – публичная реализация онанизма высоких и одиноких дум, не способных быть оцененными ни по существу, ни по достоинству окружающими нас убогими приближенными. Разве поймут секретарши и жены глубину наших умозаключений о судьбах мира? Здесь же, в кружке избранных, самое время утвердить поразительную силу своего интеллекта. В надежде на признание и памятливость властительных коллег, ха-ха.

– СССР разрушила демократия, – покровительственно морщится Большой Босс, еще тот краснобай, привычно и с удовольствием подхватывая дискуссию. – И неудовлетворенные амбиции лидеров национальных меньшинств, получивших благодаря ей самостоятельность. Это нам не грозит, демократия у нас на контроле. Наша стабильность зависит от внешних побед. И от внешней добычи.

– Есть кое-что еще, – вступаю я, теша тщеславие умника, дорвавшегося до привлекательной аудитории. – Советы были страной нищих. И чтобы получить дополнительные блага, там следовало выбиться в начальники. Выбрав себе при этом в заместители кого поглупее. Умного заместителя было иметь опасно. Когда же начальника повышали, его место занимал зам, после чего срабатывал прежний принцип. В итоге они получили верховное руководство, состоящее из клинических демагогов и спесивых простофиль. Среди наших функционеров на местах тоже бытуют подобные тенденции, но мы их отслеживаем и исправляем. Принцип главенства капитала подавляет административные огрехи. Нам необходимы исключительно умные замы. Ведь кто они? Не более чем нанятые управленцы…

Я слышу сдержанные одобрительные смешки. Они звякают, как сваливающиеся в мешок большого капитала монеты прибывающих процентов.