Читаем Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939 полностью

Конечно, забота о здоровье населения существовала и до XIX столетия. В Европе принимались меры против чумы: уже в XIV веке средиземноморские города вводили карантины. К XVII–XVIII векам французские власти создали санитарные управления, которые огораживали города, окуривали предметы для их обеззараживания и порой разрушали до основания целые кварталы[239]. Следуя камералистским принципам и стремясь обеспечить себе многочисленную и здоровую рабочую силу, шведские власти в 1760-е годы начали создавать больницы и проверять, какая помощь оказывается больным. В это же самое время австрийские врачи разработали планы создания медицинской полиции, чтобы защищать такой ценный экономический ресурс, как здоровье населения

[240]. Но конец XIX столетия стал началом новой эпохи в здравоохранении, ознаменовавшейся яркими успехами в бактериологии и быстрым расширением государственного вмешательства. Во Франции государство стало играть в сфере здравоохранения особенно важную роль — благодаря республиканской идеологии Третьей республики, авторитету Луи Пастера и влиянию солидаризма[241]
. Правительственные чиновники в Германии XIX века, отвечавшие за здравоохранение, тоже действовали активно: например, основывали государственные санатории и проводили кампании за здоровье населения, стремясь предотвратить и вылечить туберкулез[242].

С точки зрения политических лидеров и социальных реформаторов по всей Европе, медицинская наука и технократическое управление здравоохранением позволяли сделать население более здоровым и крепким. Социальная медицина и в целом социальные науки, разработанные учеными и внедряемые чиновниками, представляли собой высшую власть, обеспечивавшую бесспорные решения социальных проблем. Более того, политические деятели по всей Европе постепенно начинали ценить здоровье населения — как важнейший экономический и военный ресурс. Когда, к примеру, в конце XIX века обнаружилось, что в некоторых регионах Франции 60–75 % призывников не могут пройти медкомиссию, французские социальные мыслители и политические деятели принялись искать средства остановить физическое «вырождение» населения[243].

Развитие общественного здравоохранения в царской России следовало тем же путем, что и в других европейских странах, и, более того, в существенной степени находилось под влиянием европейского пути. В 1706 году, посетив медицинские центры в Амстердаме, Петр I открыл первую в России больницу. Кроме того, он привез в страну голландских докторов, чтобы они поделились своим опытом[244]

. Екатерина II создавала здравоохранительные учреждения, обращаясь к европейским моделям, а также заложила законодательную основу, позволявшую следить за общественным поведением и соблюдением принципов нравственности[245].

В XIX столетии русские врачи, вслед за западноевропейскими, тоже сделали выбор в пользу социальной медицины. Между прочим, первым заведующим кафедрой гигиены в Московском университете был швейцарский врач Фридрих Эрисман, который на протяжении всей своей российской карьеры, с 1869 по 1896 год, указывал на то, что болезнь, в сущности, является проблемой социальной. Большинство русских врачей разделяли его взгляды, в полной мере соответствовавшие этосу интеллигенции 1860-х годов, глубоко преданной идеям социального благополучия и науки[246]. Жена Эрисмана, Надежда Суслова, и многие другие русские врачи были склонны к народничеству и стремились совместить медицину с социальными действиями по улучшению жизни крестьян[247].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги