Взрослая дочь молодого человека

Бэмс. Кочумай, утюг!

Ивченко. Он с женой был, ну, она, наверное, ему на Люську и наклепала. (Люсе.) Ты же была не институтской, со стороны. Деканша тебя в «Орионе» видела.

Люся. Певичка из «Ориона» на сцене серьезного вуза – о ужас!

Прокоп. Вот название было – «Орион»! Теперь так кинотеатры не называют. Все больше «Темп», «Прогресс»… Тьфу!..

Ивченко. Певичка из «Ориона»… Я тоже ходил тебя смотреть.

Люся. Слушать.

Ивченко. Смотреть. И слушать, как ты поешь.

Прокоп. Вот Бэмсик – мужик! Такую бабу у всех из-под носа увел! (Ивченко.) Знаю, знаю, вы после своих заседаний бегали на Люську посмотреть… А Бэмс взял и увел ее у вас из-под носа!

Ивченко(Прокопу). А у вас?

Прокоп. Мы челябинские, мы не претендовали… Люська, и чем тогда он тебя взял, этот чертов стиляга?

Люся(напевает). «Я помню, было нам шестнадцать лет…»

Бэмс. Ну, чего мы с тобой, Прокоп, хотели тогда? Чего хотели? Да не так уж много… Хотели одеваться поярче, хотели ходить такой походочкой пружинистой, джаз хотели. Хэма читать…

Ивченко. Кого?

Бэмс. Хемингуэя. Я ничего лучше не читал.

Ивченко. А ты сейчас много читаешь?

Бэмс. Все равно лучше Хэма никого нет. Я это и тогда говорил, и сейчас. Я Чюрлёниса знал! Тогда о нем ни слова, а я знал – Чюрлёнис! И что Пикассо – человек. Но разве вы меня, такого, слушали… Помню, в пятьдесят шестом, в самом конце, выставка Пикассо в Москве… Народу!.. Все стоят, ждут, напирают, открытие чего-то задерживается. И вдруг выходит Эренбург… у него такая трубочка была, тоненькая, как мундштук, и сигареты он в эту трубочку вставлял… выходит он с этой трубочкой и говорит: «Мы с вами двадцать пять лет ждали эту выставку, – потерпите еще двадцать пять минут». И мы успокоились и еще немножко потерпели… А потом я все это увидел… Кошку с птичкой в зубах… портрет Франсуазы, где в профиль оба глаза видны…

Прокоп. Да ладно, Бэмс! Заладил: «Я говорил, я предупреждал…» Чего ты стариком заделался? Ты у нас еще молоток!

Бэмс. Молоток… Вон от кока три волосинки осталось. Помнишь, какой у меня кок был?

Люс я. А у меня «венчик мира» – прическа тогда называлась. В середине гладко, а по кругу такие кудряшки шли – «венчик мира». Нас с Бэмсом сразу хоть на обложку журнала «Крокодил»! «Жора с Фифой на досуге танцевали буги-буги…»

Бэмс. А теперь про Пикассо во всех энциклопедиях пишут: Пикассо – тире – гений.

Прокоп. Так хорошо! Чего ж тут плохого? Хорошо, что пишут. Брось, Бэмс!

Люся. Я помню, было нам шестнадцать лет…

Бэмс

и Прокоп (подхватывают).

…Душа не знала жизни тень,Поцеловались мы тогда с тобойВ весенний день.Тянулись ветки садаК тебе через ограду,Букеты роз ронялиИ на свиданье звали…

Люся(Ивченко). Ты женат?

Ивченко. Знаешь, как-то не очень…

Люся. И вам это разрешают?

Ивченко. Кому – нам?

Люся. Ответственным работникам.

Ивченко. А мы что – не люди?

Люся. Люди вон женаты. У них дети.

Прокоп. У меня два!

Ивченко. Что?

Прокоп. У меня два дети! Старший и младший. Сыновья.

Люся(Ивченко). Видишь?

Ивченко. Я плейбой.

Люся. Чего?

Ивченко. Бэмс, переведи жене.

Бэмс. Я не переводчик.

Ивченко

. Но ты же сек английский.

Бэмс. Ничего я не сек.

Ивченко. Но ты же по-английски всю дорогу пел: «Падн ми, бойз, из дет де Чаттануга-чу…»

Прокоп. «Ча»!!!

Бэмс. Может, хватить орать?

Прокоп. Все, все… Рефлекс. Он «чу», я «ча»…

Ивченко. Вы сейчас упадете!.. Был я в ней! В этой самой вашей Чаттануге.

Прокоп. В Чаттануге-чуче?!

Ивченко. «Чуча» – это просто так, мол, поезд «чу‑ча-чу‑ча», а станция называется Чаттануга. Я когда прилетел в Нью-Йорк, сразу должны были в Калифорнию через всю Америку на поезде ехать… Там, в Лос-Анджелесе, конгресс университетов открывался… Ну вот, едем, сижу у окна, вдруг поезд останавливается на одной станции, смотрю – елки-палки! – написано «Чаттануга»! Я выскочил на перрон, негр стоит, орешки какие-то продает, я его спрашиваю: «Это Чаттануга?» «Ез, сэр», – говорит. Я говорю: «А это не шутка?» – «Ноу, сэр», – и орешки мне свои сует. А я стою, смотрю на эту надпись и вдруг все вспоминаю… вечер наш тот факультетский… Бэмса… «Чучу».

Люся. Правда, вспомнил?

Ивченко. Стою посреди Америки и все вспоминаю… Я этому негру с орешками говорю: «А помните, такая песенка была: “Падн ми, бойз, из дет де Чаттануга-чуча”»? А он: «Это что-то во время войны, сэр… Купите орешки, сэр…»

Бэмс. Ну и что?

Ивченко. Что?

Бэмс. Ну, орешки купил?

Прокоп. «Падн ми, бойз…»