Взрослые игрушки (СИ)

Раньше я не встречал ангелов, но сейчас понял, как они должны выглядеть. Она сидела на краешке кресла с планшетом, задумавшись, потом достала из-за уха карандаш и начала писать. Яркие рыжие волосы спадали ровной волной, заканчиваясь у талии короткими всплесками, и на какую-то секунду я был почти уверен, что она смертная. Человек может не узнать вампира, но чтобы вампир не признал себе подобного - это нонсенс. Тут я все рекорды идиотизма побил. Но было в ней что-то такое эфемерное, теплое, что нам редко свойственно, и в основном мы это быстро теряем. А может, дело в том, что я таких рядом с ним много видел. Живых. Но он никогда их не превращал. А эта…

То, как она улыбалась своим мыслям, как закладывала карандаш за ухо, дернуло мою память и чуть было не вызвало оттуда что-то… но нет. Ничего не произошло. Как никогда не происходило.

Данте смотрел на нее сияющими глазами.

- Новая Формоза? - спросил я почему-то шепотом.

- Это Пенни, - ответил он.

И в том, как он произнес ее имя, было все. Не будет больше рыжеволосых красавиц. С Формозой покончено. Она наконец упокоилась с миром в покинутом монастыре на японском острове, а взамен родилась новая легенда.

Она заметила нас и подошла. Свободного покроя платье из нескольких слоев газа разных оттенков зеленого окутывало ее и делало похожей на фейри.

- Привет, - она прикоснулась губами к щеке Данте и отдала планшет. - Я заканчиваю сценарий, осталось три последние сцены. Кажется, вышло еще лучше.

- Улисс, это Пенелопа, - произнес Данте. - Совпадение потрясающее, не спорю, но не спланированное.

Пенни поцеловала и меня в щеку, и запах ее волос на минуту ввел меня в ступор. Наверное, у нее был шампунь с полевыми травами, но к нему примешивался запах осени, на который не в силах наложить лапу парфюмерия. Кленовые ангелы. Это я помнил.

- Данте рассказывал обо мне? - спросил я, отступая, чтобы выйти из-под влияния этого аромата.

- Данте рассказывал мне только о хорошем, что происходило с ним, - она улыбнулась, и глаза ее вспыхнули отражением луны. Они не были зелеными или карими, как это часто бывает у рыжих. Потрясающие глаза, их цвет возвращал в те далекие времена, когда я мог видеть голубое небо, не рискуя сгореть заживо, - времена, которых я не помнил. - Это значит, что он только и говорил, что о вас. Я давно хотела с вами встретиться и проверить.

- Что?

- Так ли вы красивы, как ему кажется.

Она приблизилась и осторожно сняла с меня темные очки. Я уже давно успел привыкнуть к своему моновидению - сменил повязку на “гуччи” и забыл. Впервые за все время я об этом вспомнил, и во второй раз это вызвало сожаление. Я просто хотел ей понравиться.

Данте стоял рядом с выражением лица, похожим на гордость за свою собственность (меня или Пенни?…), наматывая на палец прядь моих волос. Они постоянно доставали меня тем, что отрастали быстрее, чем я успевал избавляться от них.

- Говорил же тебе.

- Ничего подобного в жизни не видела, - призналась Пенни. - Это потрясающе. Я вас нарисую, можно?

Я не знал, что со мной происходит. Может, это, как обычно, просто проекция чувств Данте к ней? Но одно это ее замечание сделало меня счастливым.

- Вы еще и рисуете?

- Недавно. Хотите, покажу? - Она сбегала к креслу и принесла несколько листов. Это были только мутные наброски карандашом, но я бы и оставил их на этой стадии. Один рисунок изображал горящий вертолет, падающий в пустыню, клубы песка и дыма затягивали его в гигантский смерч; на втором человек умирал среди песков, было видно, что он еще жив, но ему осталось немного, и в эти последние моменты он рассматривает помятую фотографию с полустертым изображением. Третий рисунок - двое детей, мальчик и девочка, обнявшись, сидят на пороге дома. И даже в таком расплывчатом изображении было заметно, что они переживают нечто непоправимое, самое сильное горе, какое можно представить.

Я не мог сказать ни слова, но ей было достаточно моего выражения лица.

- Опять себя мучаешь? - спросил Данте, бросив взгляд на рисунки. Она улыбнулась, так мягко, и совсем не было похоже, что она страдает.

- С прошлым нужно прощаться, а не прятать его. Иначе потом оно все равно освободится, и тогда будет больнее во сто крат.

- Это больше, чем одаренность, - сказал я наконец, и Пенни снова просияла улыбкой. Я был готов смотреть на нее до судного дня.

- Талантливая личность талантлива во всем, - Данте возвратил ей планшет. - Не будем отвлекать тебя, милая, увидимся позже. Сейчас мы с Лисом должны закончить одно дело.

Пенни протянула мне очки, но я отвел ее руку.

- Возьми себе. Он мне больше не нужны.

Она тут же надела их - ей они шли больше. И даже темные стекла не могли спрятать такие глаза.

Мы вышли из здания молча. Потом, когда мы уже сели в машину, Данте сказал:

- Я все-таки должен тебе кое-что сказать.

- Все-таки? Ты уже не беспокоишься о моем спокойном сне?

- Просто больше я не могу сказать это никому. Мне страшно.

Я повернулся к нему и понял, что он не шутит.

- То есть?

Он смотрел на руль и медленно водил по нему пальцами, будто раздумывая.