Взрыв

— Вполне, — ответил Симак. Он добавил, пожав плечами: — На шахте нет ни одного человека, который бы не понимал, что мы держим в узде заводы комбината. У нас проходили партийные и профсоюзные посменные собрания — народ рвется в бой, все берут повышенные обязательства по проходке и добыче.

— Обязательства — повышенные, выполнение — пониженное, — ворчливо отозвался Пинегин. Он повернулся к Мациевичу. — Твое мнение, товарищ главный.

Мациевич встал. В кабинете Пинегина церемонии были необязательны, и на более широких совещаниях, чем это, люди говорили и кричали с мест, не просили у Пинегина, а брали слово сами. В этой кажимости беспорядка был свой умный порядок — живое отношение к делу, только его ценил крутой директор комбината. Но Мациевич был церемонным не оттого, что докладывал своему руководителю, — так же он держался на любом совещании с рабочими. Была и еще причина — наступал его час. Если и произойдет перелом на шахте, датой его начала станет этот день. Он обвел холодным взглядом кабинет, подождал, пока не установилась напряженная, странная в этой комнате тишина, — сам Пинегин недовольно кивнул шептавшимся Симаку и Волынскому: ладно, хватит! — только после этого начал. Он передал Пинегину и Волынскому принесенные им сводки и графики, всю многодневную работу Маши, каждую передаваемую бумагу комментировал своими пояснениями. И Пинегин и Волынский с изумлением всматривались в кривые — картина была ясная. Мациевич закончил:

— Я, конечно, вмешиваюсь не в свою сферу — надеюсь, вы простите мне это. В свое оправдание могу указать на то, что нет собрания, где бы товарищ Симак не упрекал меня в вялом ходе переоборудования. Сейчас я льщу себя надеждой, что мне удалось доказать вам самое главное — корень зла у нас не в слабых темпах технической реконструкции, а в плохой постановке разъяснительной работы среди шахтерских масс. — Он повернулся к Симаку, лишь теперь резкие нотки прорвались в его спокойном голосе. — Одно дело — раз в месяц брать на собрании повышенные обязательства, другое — весь месяц гореть желанием выполнить их.

Он сел, высокомерно отвернувшись от Симака. Волынский качал головой и тыкал пальцами в сводку, неопровержимо доказывавшую, что четверть рабочих выполняет по полторы нормы, а половина выше двух третей не поднимается. Симак через плечо Волынского хмуро глядел на ту же сводку. Пинегин обратился к Мациевичу:

— Ты, Владислав Иванович, первый отвечаешь за безопасность шахты. Нас интересует следующее — все ли меры по обеспечению безопасности рабочих у вас приняты? Можешь дать прямую гарантию?

Мациевич снова поднялся. Он говорил твердо и решительно. Он категорически отводил любые сомнения. Да, он ручается — все меры, обеспечивающие безопасность, проведены в жизнь. Страхи, смущающие рабочих, не имеют никаких объективных оснований, именно поэтому он так восстает против того, чтобы придавалось им значение. Переоборудование шахты не закончено только на верхних горизонтах, в районе устья, — метана здесь никогда не бывало, все данные утверждают, что его тут и не будет, ему не прорваться сквозь все эти толщи мерзлых пород. А если метан и прорвется — он, Мациевич, высказывает даже это немыслимое предположение, — то и это не страшно: мощные массы воздуха, вдуваемые в шахту двумя вентиляторами, немедленно снизят концентрацию газа, она в десятки раз будет меньше того, что взрывоопасно. Люди, спускающиеся под землю, гак же гарантированы от несчастья, как и на любой другой шахте комбината, не больше и не меньше того.

Пинегин обратился к Озерову и Симаку:

— Вы, старые горняки, опровергаете вы утверждение своего главного инженера, что объективно шахта вне опасности? Я металлург, я сам не могу проконтролировать это — должен вам верить.

Симак промолчал, Озеров рассудительно заметил:

— Иван Лукьяныч, у тебя имеется заключение горнотехнической инспекции, тебе незачем нам верить — отчет инспекторов совпадает с тем, что докладывал товарищ Мациевич.

Пинегин кивнул Волынскому.

— Ты хочешь, Игорь Васильевич?