Взрыв

— Правда это? — возбужденно зашептала Полина Комосову. — Насчет того, что она виновата?

Комосов ответил уклончиво:

— Кто же это знает? Маша в последний момент была с отпальщиком Бойковым, так передавали, я слушал у Озерова. У них же и взорвалось в квершлаге. Не думаю, впрочем, что она — маловероятно.

Во время наступившего получасового перерыва никто не ушел: откуда-то узнали, что обнаружены пострадавшие горноспасатели и скоро их будут выносить. Потом потянулись носилки с ранеными. Почти каждого из них знали, это был свой народ на шахте, их засыпали со всех сторон вопросами — кто не имел сил говорить и только глядел на спрашивающих, кто отвечал слабым голосом. Последним выносили мертвеца — мужчины сорвали перед носилками шапки, Полина сняла свой платок — она знала этого человека, молодого начальника горноспасательного отряда, не раз с ним танцевала в клубе. Слезы покатились у нее по щекам, она горестно шептала: «Такой хороший!» Комосов дернул ее за рукав.

— Пойдем, Полина! Узнаем в управлении, что нового.

По дороге наверх Полина пожаловалась:

— Больше всего мне за этого спасателя больно — не поверишь, какой он был скромный, слово скажет и краснеет. А таких смерть почему-то раньше всех прибирает, плохих не берет.

— Всех берет, — пробормотал бухгалтер. — И плохих, и хороших.

Теперь Полина вместе с другими толкалась около комнат, превращенных в лазарет. Она старалась проникнуть внутрь, вызывалась носить воду и помогать при перевязках. От нее досадливо отмахивались, молодой сердитый врач даже выругался — у него хватало своих медсестер, более опытных и не таких назойливых, как эта живая красивая девушка… Полина сверкнула на него глазами и убралась в вестибюль. Здесь она узнала новые подробности о несчастье. Камушкин был жив, он сам и спас Машу Скворцову, хоть чуть не погиб с нею при втором взрыве. Один из шахтеров, передававших эти новости, в прошлом незадачливый Полинин поклонник, внушительно добавил:

— Теперь твоей дружбе с Павлом крышка, Полина. Если парень спасает девушку, его от спасенной потом вилами не оттащишь — закон! И обрати внимание на его форс — после спасения побежал обратно на свой участок, отказался выходить на волю.

— Ну и правильно, что не вылез, — возразила раздосадованная Полина. Она презрительно покривила лицо. — Тебе, что ли, нужно было ему представляться? Лучше этот форс — других выручать, чем твое примерное поведение — по закоулкам прятаться.

Некоторое торжество Полина получила — сконфуженный шахтер потерялся в толпе.

Полина слонялась по этажам. Она не находила себе доеста, прислушивалась ко всем разговорам, приставала к каждой кучке. Потом все опять побежали к проходной — из шахты выходили бурильщики Ржавого и другие рабочие, находившиеся с ним в гезенке. Эти шли бодро, шутили и смеялись, только двоих пронесли на носилках. Полина все больше тревожилась — Камушкина снова не было. Вестибюль опустел, шахтеры разбредались по домам и сидели в столовой, ожидая дальнейших вестей. В просторной столовой было тесно и шумно, люди не ели, а обсуждали события. Полина забежала сюда, но сейчас же ушла назад. В коридоре мимо нее прошли Мациевич и Симак. Она поклонилась главному инженеру, он даже не взглянул на нее. Это сильно ее обидело, она отвернулась от обоих с негодованием. В таком взвинченном настроении она повстречала Камушкина — он один выходил из шахты. У нее дрогнуло сердце, когда она его увидела, подобным — страшным и истерзанным — она не могла его даже представить. Она побежала к нему и остановилась, не желая показывать ни радости, что он невредим, ни жалости к нему.

— Долго ждать себя заставляешь, — сказала она нарочито весело и развязно. — Вижу, вижу — жив!

— Жив, просто себе не верю — жив! — отозвался Камушкин. Он остановился, улыбнулся ей — старой, дружеской и доброй улыбкой, давно он так хорошо не улыбался. Полина понимала, что ему хочется поделиться событиями этого трудного дня, может быть, похвастаться своим мужеством, это и раньше с ним бывало — бахвальство. Он сказал чуть ли не с гордостью; — Ну, натерпелись мы, Полина. Метров десять протащило меня второй взрывной волной.

— И, кажется, не одного, — заметила она. — Ловко ты Машу спас. Между прочим, этому особенно не радуйся.

Это выговорилось случайно, Полина и не думала уязвить Камушкина, хотела искренне восхититься его геройским поступком. Но на нее вдруг накатило, а раз начав, она никогда не останавливалась. Она продолжала с вызовом:

— Что так выставился на меня? Я серьезно. Что человека выручил, это хорошо, никто не спорит. Но она тебя не поблагодарит. Да еще неизвестно, выживет ли. Тут слушок ходит, что если и выживет, так тоже не сладко придется — под суд ее хотят, как виновницу.

Он с укором посмотрел на нее. От усталости он не мог вспылить и разразиться ругательствами, как иногда случалось у него. И она слишком больно его уколола — грубостью это нельзя было стереть. Он проговорил тихо и горько:

— Вон ты какая! Все о тебе думал — сумасбродка, хулиганка, мир перевернешь, если не по-твоему. А ты — просто скверная!