Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие

Ларек прижимался прилавком к забору. Добротная хата Ганки в глубине двора была незаметна постороннему глазу. Только когда продавщица заходила в свою пристройку и на миг открывала дверь, можно было увидеть угол белой стены и кусок крыши, покрытой оцинкованной жестью. Такое расположение ларька было удобным как для Кульбачки, так и для ее покупателей. Хозяйка всегда пребывала и на работе, и дома — могла закрыть окно в заборе и взяться за стирку или обед, а завсегдатаи знали, что «их ларек» в любое время и в любую погоду работает. Стоит постучать посильнее в калитку, как душевная тетка Ганка мгновенно появится возле прилавка…

Пока Кульбачка входила со двора в свой ларек, заставленный ящиками с водкой, вином, сигаретами, спичками, консервами, мылом, конфетами, печеньем и разными другими напитками и продуктами, двое мужиков слезли с мотоцикла и стали на ходу вынимать из карманов огурцы и хлеб.

Чепиков узнал их.

Один — крепкий мужчина, работал слесарем в «Сельхозтехнике», другой — шофер райпотребсоюза Микола.

Микола тоже узнал Чепикова и кивнул ему. Слесарь посмотрел на бревна осоловелыми от жары глазами, стащил с головы шлем и широким движением вытер пот с красного лба.

— Чепиков, — сказал приятелю Микола. — Огородник. Не знаешь?

Слесарь более внимательно посмотрел на Чепикова, словно решая, подходит ли тот третьим в их компанию.

Микола отрицательно покачал головой:

— Непьющий он…

Слесарь кисло улыбнулся:

— Не пьет только курица, потому как стакан держать не может.

Чепиков оставался безразличным к разговору, словно бы и не о нем шла речь.

Тем временем стукнуло, открываясь, окошко.

— Ну так что, милые страдальцы вы мои? — засияла в окне улыбкой Ганна, расставляя на прилавке стаканы. — С собой или тут?

— И тут, и с собой, — ответил слесарь.

— Давай, Андрюха, — засуетился Микола, — сначала по баночке беленькой, а уже потом портвейнчику! Отполируем… Чепиков! — позвал он сидевшего на бревнах Ивана. — Плеснуть тебе? Ради встречи.

Тот ничего не ответил.

— Не трогайте его, греховодники! — строго сказала Ганка, наливая водку в стакан. — Человеку, может, не до вас…

Дружки осушили стаканы, потом сгребли их с прилавка, взяли бутылку портвейна и отправились на бревна. Там, аппетитно хрустя молодыми огурчиками, наперебой стали что-то друг другу доказывать. Чепиков не прислушивался.

Кульбачка снова появилась в окне и поманила его пальцем.

Чепиков тяжело поднялся.

— Да что с тобой, господи? — заглядывая ему в глаза, ласково, тихим грудным голосом спросила она. — Или беда какая стряслась? Ходишь как ночь… Может, болячка прицепилась? — Кульбачка сочувственно покачала головой. — Вот что я тебе скажу, милый! — Сказала так, будто уже догадалась о его беде. — Даже когда невмоготу, верь, что есть на свете сила высшая и господь нас всегда любит… Греха в душе не таи…

Чепиков вдруг полез в карман.

— Налей и мне… Чего-нибудь, — добавил он в ответ на ее немой вопрос. — Крепкого.

— Горе залить надумал?.. Его не зальешь, — жалостливо сказала Ганка, но все же достала из-под прилавка бутылку водки. — С горем нужно к Иисусу идти, а не в кабак… — Быстрым привычным движением она откупорила бутылку и наполнила почти доверху граненый стакан. — Норма. Тебе, Иван, как непьющему высшая доза в такую жару.

Налив Чепикову, Кульбачка высунулась в окно и оглядела пировавших дружков.

— Вам, милые, ничего больше не потребуется?

— Пока что нет… А это все, — с набитым ртом пробубнил Микола и показал рукой на стаканы с вином и бутылку, — запиши.

— Ну что ж, — вздохнула Кульбачка, кладя на прилавок синюю клеенчатую тетрадь, — писать так писать… Только ты уже многовато написался, Микола. Тридцать два рубля девятнадцать копеек.

— Ничего, тетка Таня, скоро все перечеркну.

— И когда же это «скоро» будет?

— Да хоть завтра, тетечка Ганя, — успокоил он.

Слова Миколы, видно, пришлись ей по душе. Сказала мягче:

— Ты завтра принесешь, а ко мне, может, сегодня ревизия наскочит. И меня же за мою доброту — в тюрьму… Я тебе добро, а ты меня — в кутузку. Справедливо это?

— Да что вы, — удивился Микола. — Завтра, честное слово, отдам… Из-за меня еще никто в тюрьму не садился и не сядет…

— Это ты хорошо говоришь, голуба, — совсем уже подобрела Ганка. — Какие там счеты! Я тебе верю — отказа для тебя нет.

— Вот видишь, — хмелея, похвастался дружку Микола, — какая она у меня! Побурчит, но без зла. Как мать родная. Даже лучше…

Чепиков залпом выпил водку, взял с прилавка конфетку и сдачу, положенную Ганкой, и рывком, расправив плечи, двинулся прочь от ларька.

— Ты приходи, Иван, — услышал он вслед. — Будет надоба, приходи. Пути праведного не найдешь, значит, ходить тебе только сюда, — засмеялась Кульбачка.

Вскоре Чепикова обогнал на мотоцикле Микола: он сидел за рулем, мотоцикл свирепо рычал на всю улицу и бросался из стороны в сторону, словно злая собака…

Иван Тимофеевич добрался до своего дома, поднялся на крыльцо и какое-то мгновение нерешительно стоял перед дверью. Потом со злостью взялся за ручку и потянул на себя.