We're all on fire (СИ)

Но даже идентичная ситуация, единая, может заставить людей действовать иначе. Сломанное сердце. Раздавленное, раздробленное, подорванное и оставленное изливаться кровью где-то в желудке. Как влияет оно? Безусловно, приносит боль. Такую, что не сможешь заглушить ничем. Конечно, кажется проблемой грандиозных масштабов. Но как же при этом действуют люди?

Кто-то, зажимая сигареты и полупустую бутылку, сидит на месте часами, пытаясь то ли задохнуться от дыма, то ли умереть от вливания в себя обжигающей жидкости. И разве может это что-то сказать нам о человеке? Вовсе нет. Ничто никогда не может сказать что-либо о человеке. Так как когда взбалмошный, неугомонный подросток с кучей зависимостей тихо сидит тенью в одной единственной позе, обычно спокойный и рассудительный разносит вдребезги комнату, наплевав на то, что она уж точно ни в чём не виновата.

Так поступал в тот миг Луи. Он не знал, почему так случилось. Он вернулся домой и хотел просто лечь на кровать и больше никогда с неё не вставать. Но на глаза просто попалось фото. Висело на стене, предательски счастливое и яркое. И Луи встал, чтобы просто посмотреть. Взглянуть на улыбающихся себя и Гарри, сжимающих в руках по бутылке чего-то наверняка крепкого.

А затем просто случилось всё само. Разорванные фотографии как знак того, что он хочет забыть. Избавиться от этих воспоминаний, картин, въевшихся в мозг слишком сильно. Почему нельзя сжечь фото и забыть момент, в который оно было создано? Луи был расстроен, но всё равно продолжал разрывать фото. Одно, второе, пятое, тринадцатое. Когда он успел так захламить стены этими картонками? Когда фото кончились, под руку попалась гирлянда. На кой хер она вообще ему сдалась? Яркая, радостная. Ничто в мире не имело больше права быть радостным. Для Луи - ничто.

Он срывал, разбивал, наплевав на то, что рядом спят члены семьи. Да будет счастлив создатель такой штуки как звукоизоляция. Хотя, он уже, наверное, мёртв. И Луи было жаль, что он - нет.

Время всё ещё существовало. Оно всё ещё жило своей жизнью, до сих пор отличной от жизни Луи. Оно летело, и шатен, открыв глаза, понял, что уже утро. Солнце светило в окно и позволяло рассмотреть все последствия его помутнения.

Обрывки фотографий на полу, столе, кровати. Изрезанные провода, разбросанные маленькие светодиодные лампочки. В углу валялись осколки стекла. Луи даже не помнил, что это. Телефон был цел, зеркало тоже. Что ещё он умудрился найти в порыве безумия - он не знал. Но оставаться в этой комнате он больше не мог.

Опять же, как по-разному мы реагируем на разные вещи. Какие разные обстоятельства этому сопутствуют. Один продолжает задыхаться в сигаретном дыме до тех пор, пока ничего не подозревающий лучший друг не ворвётся в квартиру и не распахнёт все окна в доме, крича что-то об отсутствии мозгов. Второй срывается с места ещё до пробуждения кого-либо в доме и бежит. Куда - чёрт знает. Туда, куда поднимается взгляд, куда можно пойти.

И пока первого расспрашивают о случившемся, откинув подарок на пресловутый день рождения в сторону, второй стоит на коленях перед могильной плитой, сжимая голову до боли. Не до такой, какая нужна. Слишком слабая и незаметная. Они оба думают об этом. Нужно что-то сильнее. Как вывести заразу? Как перестать обращать внимание на болезнь? Причинить себе боль другим способом.

Гарри отмахивается от Зейна, говоря просто о том, что больше Луи для него нет. Расстались. Просто, как данность. Так, как есть.

А Луи выпаливает всё на одном дыхании, несмотря на то, что оно давно сбито к чертям. Его не перебивают, так как собеседник хороший. Мёртвый.

Гарри требует Зейна купить ему ещё одну бутылку виски и пьёт её один. И становится легче. Он улыбается и просит Зейна увезти его. Куда-то, где не будет Йорка. Где не будет пресловутой любви. Где не будет больше Луи Томлинсона.

А Зейн берёт и увозит. Подсовывает большую коробку, в которой оказываются некоторые детали звуковой аппаратуры, и, усадив в машину, увозит чёрт пойми куда. Это явно за пределами Йорка. Это явно за пределами того места, где осталось его изрезанное нутро. И это явно за пределами здравого смысла, которое осталось примерно там же.

А Луи лишь рассказывает. О том, как любит. О том, как это неправильно, но верно. О том, что так должно быть, но, блять, как же хочется всё исправить.

Гарри напивается сразу, едва его нога переступила порог арендованного домика.

Луи замолкает лишь через час бесконечной болтовни и даёт себе волю, срывается на громкий крик, после затыкаясь совершенно.

Гарри, не следя за временем, смеётся и улыбается, принимая подарки и поздравления.

Луи, оставив телефон в разгромленной комнате, лишь судорожно дышит и сжимает ладонями виски, пытаясь, кажется, выдавить оттуда всё, что только возможно, выпотрошить и уничтожить, чтобы было хотя бы немного легче.

С наступлением вечера Гарри понимает, что сорвал некий сюрприз, но всё равно улыбается близким друзьям и благодарит их за устроенный праздник. Кто же знал, что он так сильно ему понадобится.