WikiLeaks изнутри

Если исходный материал для фильма «Сопутствующее убийство» на наш сайт загрузил человек, находящийся в ситуации Брэдли Мэннинга, то я его поведение вполне понимаю.

Мэннингу было двадцать с небольшим, он служил в Ираке, оторванный от нормальной жизни, скорее всего окруженный солдатами, которые совершенно иначе, чем он сам, относились к военным действиям. Естественно, добыв подобную информацию, он бы не удержался.

Ожидать, чтобы кто-то хранил такие знания при себе, по-моему, просто бесчеловечно. Подозреваю, большинство наших осведомителей передавали нам материал именно потому, что чувствовали необходимость с кем-то поделиться.

Работая в WL, я понял, что настоящих тайн не бывает вовсе. Когда человек начинает свое признание словами: «Я расскажу тебе это, только если ты пообещаешь этого никому, слышишь, никому не рассказывать», – то сразу ясно, что обещание будет нарушено с тем же самым предисловием и что в лучшем случае оно предотвратит слишком быстрое распространение информации, но не помешает ее распространению в целом. И даже если единственным посвященным в тайну человеком является лучший друг, жена или муж, при первой же ссоре ей грозит разглашение.

Человек, скопировавший материал, подвергал себя серьезному риску. Возможно, осведомитель в тот момент не отдавал себе отчета в масштабах последствий. Скорее всего, он понимал, что проник на запретную территорию, но не осознавал, что ему за это грозит, и действовал из побуждений морального долга. Кому бы мы ни были обязаны этим материалом, его непременно кто-то должен был предупредить, чтобы он никому об этом не говорил.

Мы пытались найти техническое решение этой проблемы. Мы размышляли, не ввести ли нечто вроде шифра, пароля, известного только тем, кто передал нам конкретный материал. Допустим, пароль, связанный с премией, вручаемой по истечении срока актуальности дела. Осведомитель спустя двадцать лет получал бы футболку или, кто знает, может быть, даже трусы с эмблемой WikiLeaks, которые он смог бы в качестве знака отличия носить под своей обыденной одеждой.

Конечно, мы часто мечтали о системе обратной связи. Даже обсуждали идею «обратного канала». Собственно говоря, вся структура и большая часть системы безопасности WL основана на том, что нет абсолютно никакой возможности выявить источник информации. С другой стороны, это и для журналистов было бы очень полезно. Но тут мы в своих размышлениях натыкались на барьер, поскольку если допустить журналистов к источнику информации, то от собственных ошибок его уже нипочем не уберечь.

На основании своего опыта я не советую ни одному разоблачителю обращаться в традиционную прессу с секретными материалами в электронной форме. Даже если у него там есть свой человек и даже если этот человек располагает бюджетом для публикации подобного материала.

Именно гарантия анонимности источника информации была главным преимуществом WikiLeaks перед всеми формами классической расследовательской журналистики. Ни один журналист во всем мире не в состоянии дать своему осведомителю полную гарантию, что его имя не попадет в руки следственных органов с их принудительными методами и юридическими уловками, в то время как техническая и юридическая структура WikiLeaks действительно гарантировала, что осведомитель останется анонимным и не будет принужден давать показания. Но юридическая безопасность – это только часть проблемы. По ходу нашей деятельности мы неоднократно поражались тому, как наивно представители прессы обращаются со средствами коммуникации. Компьютеры большинства журналистов отнюдь не являются надежным хранилищем для конфиденциальных документов.

Когда документ становится настолько опасным, что публиковать его нельзя? Этот вопрос не в последнюю очередь обсуждался в связи с дипломатическими депешами. После ареста Мэннинга он приобрел новый аспект. Когда документ становится настолько опасным для осведомителя, что публиковать его нельзя?

Теоретически этот вопрос встает в связи с каждой публикацией. Например, как поступать, если осведомитель спустя три дня после загрузки документа обращается к нам с просьбой уничтожить материал? Разве последнее слово не должно быть за ним?

Такой случай мы уже обсуждали в связи с материалом, касающимся Италии, который, между прочим, в итоге не вызвал практически никакого интереса. Речь шла о неправомерном распределении заказов. По мнению информатора – чистый случай коррупции. Однако он обратился к нам спустя пару дней после публикации с просьбой снять обвинения в коррупции. Я тогда заменил слово «коррупция» более мягким термином, но публикацию с сайта убирать не стал. Это было бы по техническим причинам далеко не просто.

Таким образом, возник целый ряд вопросов. Как установить, не подвергается ли осведомитель, обратившийся с просьбой убрать публикацию с сайта, давлению со стороны третьего лица? Где гарантия, что, если мы в этом случае пойдем на уступки, дело не закончится тем, что осведомителям будут угрожать все чаще? И как определить, является ли тот, кто просит убрать материал, действительно нашим осведомителем? Мы пришли к выводу, что для всех участвующих сторон будет лучше, если мы станем и в дальнейшем придерживаться принципа «публикации после загрузки». Тот, кто решался загрузить материал на наш сайт, автоматически соглашался на его публикацию. Так был определен решающий момент.

С другой стороны, постоянно приходилось разрабатывать новые идеи, как оградить от негативных последствий ни в чем не повинных участников процесса. Необходимо было продумать все аспекты, касающиеся упомянутых в документах лиц или самого осведомителя, которые могли повлечь за собой неприятности. Иногда мы удаляли имена или вырезали целые куски текста, номера телефонов и адреса. То, что и это нам не всегда полностью удавалось, стало одной из основных проблем последующих публикаций.

Несмотря на это, важно было дать понять, что не имеет смысла оказывать давление на осведомителя, поскольку материал в любом случае будет опубликован. Мне кажется, что в общем и целом это решение было обоснованным.