За*бан, но не сломлен. Как побороть весь мир, но при этом остаться собой

Культура, в которой мы живём, привела к тому, что я стала одержима красотой. Я, конечно, была хорошенькой, однако диагноз СПКЯ сделал мою красоту неуловимой. Независимо от наличия всех симптомов или одного-двух, диагноз в любом случае кажется устрашающим. Особенно в подростковом возрасте. Что? Ты хочешь безупречную кожу? Нет уж, прости. Мечтать не вредно. Хочешь быть стройной? Нет, вряд ли получится. Хочешь быть бородатой женщиной? Нет? А у тебя бы отлично получилось! Просто подожди немного! Справедливо это или нет, но мощной социальной валютой является слишком определённый вид красоты и женственности, и я панически боялась потерять её до

того, как получила.

Диагноз СПКЯ редко ставят в подростковом возрасте. Большинство людей узнают о наличии проблемы лет в двадцать-тридцать, когда появляются трудности с зачатием. СПКЯ не означает, что вы не сможете забеременеть, просто сам процесс может затянуться. Как бы то ни было, но на тот момент бесплодие меня не волновало: мне было четырнадцать лет! Кроме того, моей тёте ставили диагноз СПКЯ, и при этом у неё было четверо детей. Она, кстати, была очень худой, занималась бегом и другими видами спорта, так что для меня это стало очередным аргументом: если я буду контролировать вес, тогда всё непременно получится. Меня и правда волновали лишь поверхностные симптомы. Я думала: «Если ты здорова

– ты красива. Если я стану здоровой, тогда я автоматически буду красивой».

Вдобавок к моим страхам по поводу внешности у меня имелись и другие тревоги: мне очень часто приходилось выступать перед людьми. Я пела на свадьбах троюродных братьев и сестёр, на похоронах дядюшек и в музыкальной школе, где в двенадцать лет каким-то образом начала брать уроки оперного пения. Я выступала на детских конкурсах классического пения, ездила в Париж и Монако с русской музыкальной школой, чтобы петь с виолончелистами мирового класса, выступала в школе, где все восхищались моим вокалом. Мне постоянно приходилось находиться на глазах у публики, что, безусловно, заставляло меня неслабо понервничать.

Моя проблема, как мне казалось, заключалась в том, что я звучала в точности как диснеевская принцесса, но не выглядела так

. У диснеевских принцесс нет страшных пор, нет растяжек. И зубы… все на месте. Да и грудь у них помещается в платье. Тот факт, что я играла в школьных спектаклях роль принцессы, не помог мне почувствовать себя увереннее, а лишь усилил нелюбовь к себе. Я стала бояться набрать лишний вес. Я возненавидела своё лицо, потому что считала, что остальные тоже его не любят.

Однако все вокруг говорили: «Дунс, тебя ждёт Бродвей!» Серьёзно? ВЫ МЕНЯ ВИДЕЛИ?! Честно говоря, было глупо хотеть стать актрисой с таким восприятием своего тела и внешности.

И неважно, как часто я выходила на сцену – тревога никуда не исчезала. Более того, каждое выступление давало людям возможность заметить, насколько я некрасива. Я чувствовала, что мне следовало предвосхищать осуждения и говорить: «Привет всем. Не волнуйтесь. Я знаю, что я уродлива! Я вижу свою кожу! Я вижу нос! Я вижу крошечные зубы! Я всё понимаю

– и работаю над этим».

Моя философия была такова: расскажи всем, насколько ужасной и уродливой ты себя считаешь, прежде чем они осудят тебя за то, что ты уродлива и ужасна. Я хотела, чтобы люди знали, что я себя не люблю, а не думали, будто я без ума от своей внешности. Мне казалось, что в жизни так и должно быть. «Будет лучше, если я покажу своё неодобрение и отвращение к себе, пока я каким-то образом не исправлюсь или не умру».

Я думала, что всё это – лишь временный период испытаний. Я считала, что когда я стану красивой, тогда я смогу перестать возмущаться. Как в кино, где начало трудное, а к концу всё становится просто и ясно. Я сделала вывод: когда я обрету красоту, мне больше не придётся обижаться на жизнь.