За час до полуночи

Он придвинул настольную лампу и стал измерять мне пульс сосредоточенно и серьезно. Потом достал непременный стетоскоп и несколько раз: приложил к моей груди.

Удовлетворенно кивнув самому себе, убрал стетоскоп в карман.

– Как ваше плечо, не болит?

– Слегка, когда двигаюсь.

Позади доктора опять открылась дверь. Я почувствовал его появление сразу, даже до того, как по комнате разнесся аромат его гаванской сигары. Он вошел в круг света, и его задумчивое лицо обволокли тени, вылепив Цезаря Борджиа, вновь ожившего и несокрушимого.

– Ты думаешь, что никогда не умрешь?

Как всегда, как бы читая мои мысли, он улыбнулся.

– Ну, как мой внук, переживет нас всех, да, Таска?

– Конечно. Он скоро поправится после ранения, хотя еще и предстоит повозиться с его плечом, чтобы восстановить свободу движений. – Доктор Таска взглянул на меня с нескрываемым недоверием: – Вам пока нельзя пользоваться правой рукой, молодой человек. Постарайтесь об этом не забывать.

Я не стал протестовать.

Он повернулся к моему деду:

– Больше всего меня беспокоит его общее состояние. Он находится на грани срыва. Небольшая нагрузка – и он может не выдержать.

– Ты слышал? – Дед, видно, с трудом удержался, чтобы не ткнуть в меня своей тростью. – Хочешь умереть молодым?

– А что, других предложений нет?

Я постарался, чтобы мои слова прозвучали весело и дерзко, но Таска не пошел мне навстречу.

– Я понял, что вы были в тюрьме?

– Да, почти, – кивнул я. – В египетском каторжном лагере.

– Вас заковывали в кандалы? – У него на лице появились признаки беспокойства. – Теперь понятно. – Он опять повернулся к моему деду: – Когда встанет на ноги, должен прийти ко мне для тщательного обследования, капо.У него могут быть очаги туберкулеза, и есть признаки осложнения от перенесенной лихорадки, что отразилось на почках. Ему потребуется не только лечение, но тщательный уход и отдых, несколько месяцев полного отдыха.

– Спасибо, доктор Киллер, – съязвил я. – Вы меня очень обнадежили.

Таска был совершенно сбит с толку моим замечанием, но мой дед не дал ему опомниться.

– Теперь займитесь девушкой. Я останусь поговорить с внуком.

К стыду своему, должен признать, что только тут я вспомнил о ней.

– Так Джоанна Траскот тоже здесь? Как она?

Он пододвинул кресло и сел.

– С ней все в порядке, Стаси. Таска – специалист по хирургии мозга, притом лучший на всей Сицилии. Он взял с собой переносной рентген и провел тщательное обследование. Ей повезло: череп не поврежден. На голове у нее останется большой шрам на всю жизнь, но хороший парикмахер сможет скрыть этот дефект.

– Не стоит ли положить ее больницу?

Он покачал головой.

– Не стоит. Она не получит там лучшего ухода, а здесь безопаснее.

Я попытался приподняться.

– Хоффер знает о ней?

Он осторожно уложил меня обратно на подушку.

– Знает только, что его приемная дочь умерла. Неофициально, конечно, так что он не объявляет об этом, но говорил со мной по телефону...

– И сказал тебе?

Он кивнул.

– Просил собрать генеральный совет сегодня вечером. Через полтора часа Хоффер будет здесь.

– Я не понял, – сказал я. – Что за генеральный совет?

– А ты думал, мафия – это я, Стаси? – Дед рассмеялся. – Конечно, я капо, капо всей Сицилии, но главные решения принимает совет. У нас есть свои правила, и мы должны их соблюдать. Даже я не могу нарушить их. – Он развел руками. – Без правил мы – ничто.

Вот честная компания!

Я покачал головой.

– Хорошо. Но мне пока еще не все ясно. Не могу понять, зачем Хоффер приедет сюда.

– Сначала расскажи, что же произошло в горах. Начнем с этого.

– Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?

– Только кое-что. Так что будь хорошим мальчиком и расскажи мне все.

Я изложил ему события во всех подробностях, начиная со своих первых подозрений. Он выслушал меня совершенно бесстрастно, сохраняя спокойствие и во время моего красочного описания кровавой бойни.

Когда я кончил, он некоторое время хранил молчание.

– Почему ты пошел с ними, Стаси, вот чего я не могу понять. Ты знал, что Бёрк нечестен с тобой. Ты не доверял Хофферу. Догадывался, что даже я не говорил тебе всей правды, и все-таки пошел!

– Бог знает почему, – ответил я и, оглядываясь назад, не смог объяснить своих поступков даже самому себе. – Наверное, какое-то стремление к смерти овладело мной. – Я действительно подумал об этом, но, произнеся эту фразу, тут же понял, что причина совсем в другом. – Нет, не то. Бёрк! Все дело в нем. Что-то связывало нас, а что, я пока не могу определить точно. Что-то мне надо было выяснить, понимаешь?

– Ты его, по-моему, ненавидишь. Вот в чем дело.

Я обдумал его слова и медленно произнес:

– Нет, это сложнее, чем ненависть, гораздо сложнее. Он погрузил меня в свой черный мир, сделал из меня то, чем я не был, использовал меня, как вещь. Там, в горах, объясняя свое поведение, сказал мне, что болен. Но я полагаю, просто искал оправдания. Врал самому себе. На самом деле он прогнил задолго до того, как гниль завелась у него в легких. Ему не нужно оправдываться.