За что и как убили Сталина и Берию

При таких заботах откуда время, чтобы лечить членов правительства? Упомянутая врач Карпай в 1940–1942 гг. была лечащим врачом председателя Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинина. В 1942 г. она обратилась к Виноградову, чтобы тот назначил тщательное обследование Михаила Ивановича, поскольку ей не понравились его жалобы на боли в животе. Как же, станет медицинское светило слушать какую-то Карпай! Виноградов назначил Калинину клизмы, диету и таблетки. А когда через два года хирург вскрыл Калинину брюшную полость, то оказалось, что раковая опухоль достигла размеров, при которых ее уже нельзя вырезать. Хирург Очкин сделал что смог, но Калинин через два года умер.

Но возможно, самое тяжелое для пациентов то, что эти врачи боятся лечить. Районный врач боится гораздо меньше и лечит сам, под свою ответственность, и легких, и тяжелых больных. А в Кремле пациенты – очень важные персоны, и врачи снимают с себя ответственность консилиумами. А консилиум штука хитрая. Представьте, что у 4-х профессоров консилиума мнения разделились, пациент умер, а вскрытие показало правоту двух. А что делать с другими двумя, которые ошиблись в диагнозе? Их ведь надо увольнять. И корпоративная солидарность требует от врачей консилиума согласиться с одним общим мнением. Тогда если пациент умрет, то можно будет выкручиваться – дескать, течение болезни было столь сложным, что 4 самых светлых ума не могли его определить.

Ведь почему Егоров убедил Тимашук забрать из больничной карточки Жданова свою кардиограмму и дать «осторожное» заключение? Именно потому, что она понимала, чем грозят разногласия.

В тяжелых случаях эти кремлевские врачи не лечат пациента, а страхуют себя на случай его смерти каким-нибудь расплывчатым диагнозом и универсальными лекарствами, которые никому не вредят, но и никого не лечат.

Вот, к примеру, строчки из воспоминаний уже упомянутого мною профессора Мясникова о том, как все медицинские светила Москвы лечили Сталина:

«На следующее утро, четвертого, кому-то пришла в голову идея, нет ли вдобавок ко всему инфаркта миокарда. Из больницы пришла молоденькая врачиха, сняла электрокардиограммы и безапелляционно заявила: «Да, инфаркт».

Переполох. Уже в деле врачей фигурировало умышленное недиагностирование инфаркта миокарда у погубленных-де ими руководителей государства.

Теперь, вероятно, мы… Ведь до сих пор мы в своих медицинских заключениях не указывали на возможность инфаркта. А они уже известны всему миру. Жаловаться на боль, столь характерный симптом инфаркта, Сталин, будучи без сознания, естественно, не мог. Лейкоцитоз и повышенная температура могли говорить и в пользу инфаркта».

У меня вопрос. Симптомы показывали, что у Сталина мог быть инфаркт, так какого же черта два дня никто не делал ему электрокардиограмму? Какого черта вы, профессора, там околачивались?

Далее такая строчка: «Весь день пятого мы что-то впрыскивали, писали дневники, составляли бюллетени». Что значит «что-то впрыскивали»? Вы его лечили или «что-то впрыскивали»?

И вот, наконец, для Мясникова наступила и большая радость: «По ходу вскрытия мы, конечно, беспокоились – что с сердцем? Откуда кровавая рвота? Все подтвердилось. Инфаркта не оказалось (были найдены лишь очаги кровоизлияний)».

(Как в «Отцах и детях». «Больной перед смертью потел? – Потел. – Это очень хорошо!»)

Обычный сельский врач Сталина бы лечил, а эти вместо того, чтобы лечить, со страхом ждали результатов вскрытия своего пациента и обозначали свое присутствие тем, что «что-то впрыскивали».

Или возьмем случай с академиком Ландау, который сумел выжить благодаря обычному врачу после тяжелой аварии, но которого все же добил консилиум академиков медицины. История его болезни и смерти, прекрасно описанная женой, в целом напоминает чем-то божью кару: каким Ландау был академиком физики, такие академики медицины его и лечили. Такой вот вопиющий момент.

Поскольку у Ландау были сильно повреждены легкие, то американцы прислали самолетом посылку с очень сильным антибиотиком. Получил эту посылку в аэропорту «друг» и соавтор Ландау академик Лившиц. Лившиц и академики медицины, составлявшие консилиум «по лечению» Ландау, были уверены, что Ландау умрет, а лекарства такого в СССР еще не было и оно на черном рынке стоило баснословно дорого. Вот академик Лившиц и устроил небольшую коммерцию: он не передал всю посылку в больницу, а выдавал антибиотик поштучно, ампулами. Остальные ампулы он продавал за хорошие деньги тем, кого к нему направляли академики консилиума по «лечению Ландау».