За что сражались советские люди

Пытаясь обеспечить своим пленным солдатам максимально надежную защиту, советское правительство сразу после немецкого вторжения сделало недвусмысленный жест. Уже на четвертый день войны, 27 июня, Советский Союз выразил желание сотрудничать с Международным комитетом Красного Креста. Еще через несколько дней, 1 июля, было утверждено «Положение о военнопленных», которое строго соответствовало положениям как Гаагской, так и Женевской конвенции. Немецким военнопленным гарантировались достойное обращение, безопасность и медицинская помощь. Это «Положение» действовало всю войну, причем его нарушения преследовались в дисциплинарном и уголовном порядке592.

Признавая Женевскую конвенцию, советское правительство совершенно очевидно надеялось на адекватную позицию Берлина; однако нацисты не собирались применять к советским военнопленным ни Женевскую, ни Гаагскую конвенцию, ни даже элементарные международные нормы. Для них пленные красноармейцы были не людьми, а недочеловеками, которых следовало как можно скорее уничтожить.

Лапидарнее всего эту позицию сформулировал оставшийся безымянным немецкий солдат, захваченный в плен летом 1942 года. Английский корреспондент Александр Верт спросил его: «Как вам не стыдно так зверски обращаться с пленными красноармейцами?» — на что получил спокойный ответ: «На то они русские...»593 Вермахт был буквально пропитан подобными людоедскими воззрениями.

После войны, когда перед немецкими генералами отчетливо замаячила петля за осознанное уничтожение советских военнопленных, они стали оправдываться и лгать. Их ложь была достаточно примитивна, однако ее и сейчас активно используют для оправдания нацистских преступлений.

Во-первых, говорили гитлеровские генералы, мы были не готовы к тому, что в наших руках окажется так много советских военнопленных; мы просто не смогли их обеспечить должным снабжением594.

Это ложь, рассчитанная на идиотов. Как известно, немецкое руководство намеревалось к концу 1941 года оккупировать всю европейскую территорию России; из этого с неизбежностью следовало, что в немецком плену окажутся огромные массы бойцов и командиров разгромленной Красной Армии.

Второе оправдание гитлеровских генералов не менее глупо. Советские военнопленные, говорят они, сотнями тысяч умирали от голода только потому, что были изможденными доходягами — как и все советские граждане, за исключением комиссаров595

. Именно от этого они и умирали, а вовсе не оттого, что их неделями гнали пешком по 25–40 километров в день, кормили помоями и морили непосильной работой.

До третьего оправдания не додумались даже гитлеровские генералы; первооткрывателем стал одиозный германский историк Йохим Гофман, заявивший, что немецкая охрана лагерей и команды СД массово расстреливали военнопленных потому, что к этому их подталкивала советская агентура596.

К сожалению, весь этот изобретенный оправдывающимися нацистскими преступниками бред в нашей стране повторяют до сих пор. Антисоветским пропагандистам так хочется обличить преступный сталинский режим, что они идут даже на оправдание нацистов. Однако многочисленные немецкие документы, попавшие после войны в руки стран антигитлеровской коалиции, неопровержимо показывают: уничтожение советских военнопленных было спланировано заранее, и никакие действия советских властей помешать этому преступлению не могли.

Теперь перейдем к следующему пункту: о том, что освободившихся из плена солдат и офицеров немедленно гнали в лагеря. Эта тема весьма популярна, причем толкуют ее чрезвычайно упрощенно: дескать, советский тоталитарный режим приравнивал плен к измене Родины.

На самом деле это, конечно, не так.

Согласно довоенному советскому законодательству преступлением считалась лишь сдача в плен, не вызванная боевой обстановкой. Если, например, красноармеец выпрыгивал из окопа и пытался бежать к противнику, ему светил расстрел с конфискацией имущества. А вот военнопленные, попавшие в плен по не зависящим от них обстоятельствам, в условиях, вызванных боевой обстановкой, преследованию не подлежали597.

Собственно говоря, усилия, предпринятые советским правительством в самом начале войны, ясно свидетельствовали о том, что в плене не виделось ничего страшного или тем паче преступного. Плен был трагедией, а никак не изменой Родине.

Восприятие проблемы плена Кремлем изменилось к середине августа 1941 года. Череда непрерывных и страшных поражений сделала весьма правдоподобной немецкую пропаганду, непрерывно кричавшую о том, что бойцы и командиры Красной Армии массами сдаются в плен, не желая защищать жидобольшевистскую власть.

На самом деле советские войска сражались стойко, до последнего защищая свои позиции и не сдаваясь в плен; об этом есть множество свидетельств германских генералов. Однако в Кремле в тяжелые дни августа сорок первого поверили в навязываемую пропагандой противника картину.

16 августа на свет появился знаменитый приказ Ставки Верховного Главнокомандования № 270. В тексте приказа слышались железные сталинские интонации: