За что сражались советские люди

Трагедия Тонежа была обыденной, привычной; за годы оккупации в России, Украине и Белоруссии карателями были уничтожены тысячи сел и деревень. Нацистская пропаганда утверждала, что это делалось исключительно в целях борьбы с разрастающимся, как лесной пожар, партизанским движением — однако во внутренних документах представители военной и гражданской администрации не скрывали, что главная цель была несколько другой. Об этой цели некоторые писали равнодушно, некоторые одобряюще, а кое-кто даже и с возмущением; однако для любого мало-мальски информированного германского офицера было ясно: карательные операции осуществляются ради уничтожения недочеловеков.

«Русские в настоящее время отдали приказ о партизанской войне в нашем тылу, — указывал своим соратникам Гитлер. — Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять все, что восстает против нас. Огромное пространство нужно усмирить как можно быстрее; этого лучше всего можно добиться расстрелом каждого, кто посмотрит на немца косо»609.

Оккупанты действовали в полном соответствии с этим указанием. Деревни горели уже летом сорок первого, когда немецкие войска еще практически не сталкивались с партизанами — горели просто потому, что захваченные земли на Востоке необходимо было очищать от туземцев. Ефрейтор 4-й авиапехотной дивизии Ле-Курт, получивший досрочное звание и «Восточную медаль» за расстрелы военнопленных, теперь участвовал в «борьбе с партизанами». Захваченный впоследствии советскими войсками, на допросах он показал:

«Я участвовал в карательных экспедициях, где занимался поджогом домов. Всего мной было сожжено более 30 домов в разных деревнях. Я в составе карательной экспедиции приходил в деревню… поджигал дома, а если кто пытался спастись из домов, никто не выпускался из дома, я загонял их обратно в дом или расстреливал. Таким образом мной было сожжено более 30 домов и 70 человек мирного населения, в основном старики, женщины и дети…»610

…Партизанская война, полыхнувшая в тылу германских армий осенью, стала для оккупантов неприятной неожиданностью лишь своими масштабами. В остальном она была вполне ожидаемой. Когда человека убивают, он сопротивляется; когда убивают народ — народ сопротивляется с утроенной силой. Оккупанты это понимали; на выступления партизан они ответили ужесточением карательных акций. От сожжения отдельных деревень подразделения полиции и вермахта перешли к опустошению целых областей. «Борьба, которую мы ведем там с партизанами, очень похожа на войну в Северной Америке против краснокожих, — повторял фюрер германской нации. — Победа достанется сильному, а сила — на нашей стороне. Любой ценой мы там установим закон и порядок»611.

^{Борьба с партизанами в действии.}

Когда читаешь, каким образом оккупантами устанавливались «закон и порядок», по коже пробегает мороз.

«Вокруг все горело, жгли деревни вместе с людьми. Жгли людей на больших кострах… В школах… В церквах… У меня моя маленькая племянница спросила: „Тетя Маня, когда я сгорю, что от меня останется? Только ботики…“

Я сама огарки собирала. Собирала подруге семью. Косточки находили, и где оставался кусочек одежды, хоть окраечек какой, узнавали, кто это. Подняла я один кусочек, она говорит: „Мамина кофта…“ И упала. Кто в простынку, кто в наволочку косточки собирал. Что у кого было чистое. И в могилку общую клали. Только косточки белые. Или костная зола. Я ее уже узнавала… Различала… Она — белая-белюсенькая…»612