За что сражались советские люди

Карательные экспедиции опустошали целые области. Зимой сорок третьего под Полоцком можно было наблюдать ужасающую картину.

«Все деревни в округе были сожжены, оставшееся в живых население жило в окрестных лесах и землянках. Питались люди тем, что удалось вынести из горящих домов. Кое-кому, может быть, одной семье из двадцати, удалось даже сохранить какую-нибудь скотину, в частности, коров. Скотина тоже находилась в землянках, отделенная от людей перегородкой из жердей. Из жердей же были сделаны нары, застланные соломой. На нарах днем и ночью ютились взрослые и дети. Люди откровенно бедствовали»677

.

Уничтожение деревень сказывалось на жителях городов. Больше не у кого было достать продовольствия, и горожане умирали от голода и тифа. Зимой 1943 года в некоторых городах прифронтовой полосы полностью прекратили выдачу хлеба.

«Пока у некоторых жителей оставались коровы и куры, им можно было иногда выменивать у немецких солдат хлеб на молоко и яйца. На втором году оккупации ни скота, ни домашней птицы ни у кого не осталось. Многие люди питались отбросами, подбираемыми около немецких кухонь, древесной корой, листьями. Смерть от голода стала заурядным явлением»678

.

В находившихся в глубоком тылу городах до такого не доходило, однако и там голодная смерть была реальностью, не отступавшей ни на шаг.

(С эпидемиями в городах оккупанты боролись в своей неподражаемой манере. Под Ржевом 28 февраля 1943 года полицейские согнали в дом 57 по Набережной улице больных тифом жителей Сычевки под предлогом оказания медицинской помощи, заперли их там и дом подожгли679

.)

Но жестокость карателей оказывается неспособной предотвратить нападения партизан. Она лишь разжигает лютую ненависть к оккупантам. «Моя ненависть! — рассказывает девушка-партизанка. — У меня до сих пор стоит в ушах крик ребенка, которого бросают в колодец. Слышали вы когда-нибудь этот крик? Ребенок летит и кричит, кричит, как откуда-то из-под земли, с того света. Это не детский крик и не человеческий… А увидеть разрезанного пилой молодого парня… Разрезали, как бревно… Это наш партизан…»680 Фашисты не должны жить — вот символ веры, который повторяют по всей оккупированной советской земле.

Партизанские отряды действуют повсюду. На железных дорогах летят под откос эшелоны; на шоссейных в засады попадают не только одиночные машины, но и небольшие караваны. Партизаны нападают на села, где стоят немецкие гарнизоны, и на железнодорожные станции, захватывают их, уничтожают склады — и исчезают бесследно. Крупные отряды, вырываясь из партизанских краев, уходят в глубокие рейды. Полноценная советская кавалерийская дивизия, попади она в глубокий немецкий тыл, не сможет принести столько ущерба, сколько приносят врагу рейдирующие соединения Ковпака, Федорова, Сабурова.

Имена партизанских командиров на слуху и у немцев, и у населения. Их вызывали в Москву; сам Сталин встречался с народными мстителями, присваивал генеральские звания, вручал награды. И, возвратившись к своим соединениям, партизанские генералы продолжали бить немцев. Москва не забывает о своем «втором фронте»: на импровизированных партизанских аэродромах садятся самолеты АДД, из которых выгружают оружие, взрывчатку, лекарства и боеприпасы. В помощь партизанам сбрасывают диверсантов; подготовленные полковником Стариновым парни рвут немецкие эшелоны и мосты, и в далеком Берлине начальник ОКВ фельдмаршал Кейтель записывает:

«В сорок втором году ситуацию с железными дорогами можно было назвать не иначе как катастрофической… Партизаны постоянно разрушали железнодорожные пути, неоднократно производя до 100 взрывов за ночь»681.