«Это очень тяжелая война. И вы не представляете, какую ненависть немецкие фашисты пробудили в нашем народе, — объяснял советский офицер английскому журналисту. — Вы знаете, мы беспечны и добродушны, но, заверяю вас, они превратили наш народ в злых мужиков. Злые мужики — вот кто мы сейчас в Красной Армии; мы — люди, жаждущие отомстить. Никогда раньше я не испытывал такой ненависти. И для этого есть все основания. Подумайте о всех этих городах и деревнях… Подумайте о муках и унижениях, которые терпит наш народ… — В его глазах сверкнул огонек лютой злобы. — А я не могу не думать о своей жене и десятилетней дочери в Харькове. — Он помолчал, овладевая собой и барабаня пальцами по колену. — Конечно, — сказал он наконец, — существуют партизаны. Это по меньшей мере лучший выход для тысяч оставшихся там людей»489
.И это было действительно так.
«Народ вынужден уйти в болота и леса, чтобы воевать против нас», — констатировал впоследствии один из чиновников оккупационной администрации490
. Уже к ноябрю — декабрю сорок первого концентрация ненависти вокруг немецких войск была такова, что солдатам во имя самосохранения стали приказывать убивать любого местного жителя, появляющегося в поле зрения.«Приказываю открыть огонь по каждому русскому, как только он появится на расстоянии 600 метров, — говорилось в приказе по 489-му пехотному полку. — Русский должен знать, что он имеет против себя решительного врага, от которого он не может ждать никакого снисхождения»491
.Такой же приказ был издан в 101-м мотопехотном полку, входившем в состав 2-й танковой группы генерала Гудериана: «В своих действиях быть беспощадным… По всем мужчинам и женщинам, появляющимся на участке дивизии пешком, на санях или на лыжах, открывать огонь без предупреждения»492
.Оккупанты попали в незавидное положение: наступление Красной Армии заставляло бросать на фронт все имеющиеся под рукой подразделения — и тыл оказывался практически беззащитным перед увеличивающимися в числе партизанами. Решение возникшей проблемы было найдено в продолжении истребительной политики против советского населения. Если проявить еще большую жестокость и продолжать жечь деревни и села, если заставить всю оккупированную территорию виселицами, если не проявлять недостойной арийского духа мягкости — тогда, рано или поздно, партизан просто некому будет поддерживать. Местные недочеловеки будут либо уничтожены, либо запуганы так, что никогда больше не посмеют поднять руки на представителей высшей расы. «Следует быть жестоким к советскому населению и не размышлять, расстреливать или не расстреливать, когда имеешь дело с русскими, — объяснял гауляйтер Белоруссии Вильгельм Кубе бригаденфюреру СС Эберхарду Грефу. — Надо расстреливать, и тогда будет порядок»493
.Той же точки зрения придерживались и военные. 8 декабря 1941 года командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Вальтер фон Рейхенау, сменивший на этой должности отстраненного после поражения под Ростовом фон Рундштедта, писал командующим армиями:
«В полосе 6-й армии действия партизан почти полностью прекратились. Этот успех явился результатом суровых мер, предпринятых командованием армии…
В ходе борьбы с партизанами в полосе армий было публично повешено и расстреляно несколько тысяч человек. Опыт показывает, что казнь через повешение действует особенно устрашающе. Кроме того, были уничтожены многие „бродяги“, у которых не оказалось удостоверений личности и под личиной которых обычно скрываются агенты и разведчики партизан. С этого момента диверсии прекратились…
Командование группы армий рекомендует в случае необходимости прибегать к таким же мерам»494
.На самом деле ни в полосе 6-й армии, ни где-нибудь еще партизан извести не удалось; однако мысли военного командования определенно шли в том же направлении, что у эсэсовцев и гражданской администрации.
Впрочем, если раньше карательные «контрпартизанские» операции выполняли преимущественно части вермахта, то теперь все они до последнего человека требовались на фронте. Пришло время создавать специальные карательные подразделения, чуждые гуманизму и готовые к самым чудовищным преступлениям.