За дверью поджидают призраки. Драма немецкой семьи в послевоенной Германии

Где моя семья? Многие люди потратили десятилетия на поиски ответа на этот вопрос. Одним из следствий немецкого способа ведения войны, приведшего страну к полному саморазрушению, был крах всех информационных каналов в рейхе. Столь отчаянное положение требовало от немцев величайших усилий по самоорганизации. Двое офицеров вермахта, прошедшие Восточный фронт и оказавшиеся не у дел по возвращении во Фленсбург, взглянув на исписанные стены домов, уловили требование времени. Курт Вагнер был математиком, специалистом по числовым множествам, а Хельмут Шельски[14] – социологом, знатоком проблем взаимодействия между людьми. Оба служили в нацистских организациях, но на сей раз им были не нужны распоряжения свыше. В центре Фленсбурга они открыли импровизированную контору, где принимали заявления о розыске членов семей от солдат, беженцев и людей, лишившихся жилья в результате бомбардировок. Эти заявления они обрабатывали в рамках своей «Программы воссоединения». Каждый разыскивающий должен был заполнить два формуляра: «Основную карту» с собственными данными и «Поисковую карту» с фамилиями и именами близких; всё это в алфавитном порядке заносилось в центральную картотеку, большой поисковый автомат. Если разыскивающий был, со своей стороны, разыскиваемым, то две карты автоматически оказывались в одной ячейке. Мать находила сына, ребенок – родителей.

Поначалу Вагнер, Шельски и их добровольные сотрудники довольствовались клочками бумаги. Но вскоре у них появились каталожные карточки, которые им подвозили ящиками, перед дверями их фленсбургской конторы выстраивались длинные очереди, а папки разбухали от документов с данными. Ежедневно выяснялись судьбы сотен семей, но каждый день приходили и тысячи новых людей. Из этой провинциальной инициативы выросла целая всегерманская поисковая машина, целый город потерянных душ. В алфавитном порядке громоздились друг на друге каталожные ящики, и в них, в этих деревянных гробиках, миллионы карточек шептали все тот же вопрос: где моя семья?

До мая 1950 года поисковая служба Красного Креста смогла дать девять миллионов ответов. И тем не менее в течение еще более двух десятилетий на страну накатывали все новые и новые волны обращений, запросов, общественных акций и собраний фотографий пропавших без вести людей, и это не позволяло забыть о проблеме воссоединения семей. Зачитываемые по радио с подчеркнутой бесстрастностью извещения о розыске близких отзывались болью в сердцах слушателей, напоминая им о хрупкости жизни. Каждое имя, каждое название населенного пункта, с потрескиванием доносящиеся из динамика, звучали как эхо войны, напоминая о том, что драма немецких семей будет будоражить людей еще долго.

Правда, это уже не касалось тех, кто воссоединился с близкими, но мечта о семейном счастье часто разбивалась уже на пороге дома. С комфортом и удобствами было покончено, о них можно было забыть – жилищное ведомство начало делить квартиры и даже целые кварталы и направлять туда жителей разбомбленных домов и беженцев вместе с детьми; всем им пришлось вынужденно устраиваться в каморках, отделенных друг от друга фанерными перегородками. По распоряжению властей люди были принудительно объединены совместным проживанием, в котором тяжело было всем: слишком мало ванных, слишком мало туалетов, слишком мало личного пространства. Прежние жильцы чувствовали себя стесненными, а вновь заселившиеся – презираемыми. Это была жизнь в тесноте. Путь домой для многих семей был долгим.

Чтобы вынести об этом собственное суждение, британский издатель Виктор Голланц предпринял поездку в разбомбленные города и лично побывал в жилищах, где теснились люди. Свои впечатления он сохранил в пронзительных записях. Семь недель осени 1945 года ездил он по британской зоне оккупации. Как он сам отмечал, это было самое длительное путешествие британца по Германии сразу после войны. С его точки зрения, ответственные лица в Лондоне бросили население Германии на произвол судьбы. Голланц, поборник защиты прав человека, был в Лондоне заметной фигурой. То, что он, будучи евреем, выступил в защиту немцев, навлекло на него гнев многих недоброжелателей. А между тем он всего лишь решил объективно взглянуть на обстоятельства. Его интересовали условия жизни немецких семей.

Будучи медийным человеком, он отлично сознавал силу образов, поэтому непрерывно фотографировал, посещая Киль, Гамбург, Юлих или Дюссельдорф. Книга, написанная им после поездки в сердце тьмы, «In Darkest Germany», впечатляет не столько текстом, сколько сотнями фотографий. На одной из них стоящий в некотором отдалении пожилой господин с венчиком седых волос, сложив руки на груди, пристально смотрит в объектив. Одинокий человек под осенним дождем на фоне развалин. Этим господином был сам автор. И ничего не нужно более для того, чтобы передать всю безутешность и безнадежность катастрофы.