За городской стеной

— Ну ладно, хорошо! — Дэвид встал. — Поскольку уж мы застряли в этой проклятой сельскохозяйственной дыре, нужно хотя бы прогуляться. Ты же этим здесь занимаешься? Скачешь по горам, общаешься со Всевышним, Невидимым и Неслышимым, белоснежно-чистым, в решениях быстрым. Господи всеведущий и всесильный, пользуйтесь дешевой рабочей силой! Так, что ли? Ну, тогда пошли. Есть у тебя запасные доспехи для меня? Но прежде всего извечный вопрос: лить или не лить?

— Вверх по лестнице.

— Ты хочешь сказать, что этот домишко способен выдержать второй этаж? Ай да англичане!

Он пошел наверх. Уверившись, что он ушел и внезапно не вернется, Антония, которая продолжала сидеть, подобрав под себя ноги, так что совсем затерялась в большом кресле и была похожа на брошенного котенка, торопливо заговорила с Ричардом.

— Салли ужасно переживала. Правда! Я видела ее сразу после того, как она получила ваше письмо… и она сказала, что вы были до того во всем честны, что она просто восхищена и потому решила, что было бы несправедливо на чем-то еще настаивать. А кроме того, Филип как раз уезжал в Германию, и, если бы она не поехала с ним, это могло показаться странным, особенно после всех его хлопот. Но ее очень тронуло ваше письмо, Ричард, это я знаю точно. По-моему, она считает, что вы правы. Она сказала, что в конце концов вы вдвоем только испортили бы друг другу жизнь, и больше ничего. И поскольку вы предоставили ей шанс выпутаться, она этим шансом воспользовалась. Только не верьте Дэвиду.

— Это со мной нечасто случается.

— Вот… — задумчиво произнесла она. — Знаете, он далеко не так уверен в себе, как прикидывается…

— И слава богу!

— Вот… — Она заговорила медленнее, растягивая слова: — Я что хочу сказать… Он сумел поставить этот журнал, да его-то там не любят… И по-моему, это его гнетет. Я хочу сказать, когда достигаешь его уровня, то просто необходимо, чтобы тебя любили, — иначе не видать ему работы, к какой он стремится. А что он прекрасно с ней справился бы — в этом никто не сомневается. Но, по-моему, главное, почему он серьезно задумался, не устроиться ли ему на это место на телевидении, — это страх, что ему начинает изменять счастье. Он слишком быстро продвигался по службе — это всех раздражает. Ему завидуют. И вот мне кажется, он решил, что, если ему удастся развернуться здесь по-настоящему — ведь отчасти это будет и административная работа, — он получит хороший козырь, как, по-вашему? Во всяком случае, мне кажется, когда вы уехали, он очень жалел — не ждал этого, — хотя, наверное, отчасти сам вас довел, ведь он же вас заваливал работой.

— Тут дело не столько в самой работе, сколько в вечной спешке. Сами по себе статьи эти вряд ли имели какое-то значение.

— Вот… Статьи, конечно, большого интереса не представляли… не представляют, ведь так? Я хочу сказать, Дэвид всегда ставил ваши статьи выше всех остальных, но даже они… Собственно, вы и собирались сделать их несколько поверхностными. Правда?

— Нет! Но так вышло. Спасибо!

— Вот… Ну, и вы понимаете, Дэвид ведь действительно талантливый человек. По-моему, ему просто осточертело все это.

— Что именно? — спросил, появляясь в дверях, Дэвид. — Ага, молчите! Итак, вы говорили обо мне? Верно? Почему молчание всегда знак согласия? Почему бы ему не быть знаком пренебрежения, например? Нет! Ну ладно, я пересмотрел наши планы. Из твоих крошечных оконец на втором этаже я уже видел окружающие тебя с трех сторон горы или что там еще. Поэтому прогулка отменяется. Предлагаю выбрать четвертую сторону, где гор нет, и насладиться английским сельским пейзажем, как я люблю — в облаке бензинной гари, со скоростью шестьдесят миль в час, взяв курс на ближайший известный тебе ресторан, где подают добрый горячий обед и доброе холодное пиво, как сказал бы мистер Хемингуэй. Помнишь его «Праздник, который всегда с тобой»? Он пишет там, что жена его «готовила добрые

сандвичи». Интересно, что было бы, если бы она вздумала готовить худые? Заметь, этот человек пытался воскресить слово «добро», уж поверь мне. В этой книге оно встречается десять раз на странице, как минимум. Поэтому он, наверное, и пустил себе пулю в лоб. Добро мертво, а Эрнесту недостало веры праотцев, чтобы преодолеть это маленькое препятствие, когда он споткнулся о него. Смерть! Ну ладно. Готовы мы или нет? Скажи, Ричард, ты всегда ходишь в грязных джинсах и прочем? Где твоя былая брюмелломания? Ведь это ты толкнул меня на этот путь. Я был простодушным юнцом, пока судьба не свела меня с очаровательным юношей, талантливым юношей, остроумным юношей, юным юношей Р. Годвином, который, ваша честь, научил меня хорошо одеваться — с того и пошло. Поехали! Помчимся мимо всех этих полей и мускулистых людей, которые жнут, или сеют, или что они там делают в это время года.

— Пожалуй, косят? — спросила Антония.

— Только что кончили, — ответил Ричард.