За границами снов

– Всего однажды. Много лет назад. У меня был ученик, очень странный мальчик. Его привели, как бы это сказать – для общего развития, что ли. Он не был полноценным. Какой-то странный диагноз. Кажется, аутизм или что-то около того. Он просто рисовал что-то свое на холсте, я не вмешивался – если мальчику это помогало найти общий язык с окружающим миром – кто я такой, чтобы мешать? Но однажды он нарисовал букет на одном из моих старых натюрмортов. Потрясающий букет, я бы так не смог – такого сочетания красок я и теперь свести вместе на одном полотне не могу. Так вот, через неделю букет с картины исчез. Сами понимаете, добиться какого-то ответа от него было немыслимо, тем более что выглядело все более чем нелепо – вот как у вас. Все на месте, а букета нету. Следов растворителя тоже. И полотно мое, нетронутое, как и не было никакого букета. Я тогда никому ничего не сказал – решил, что объяснить все равно ничего толком не смогу. Да и не поверит никто.

– Но нашу собаку рисовали вы?

– Рисовал да, но сетку дождя он потом правил за мной. Уж не знаю, чем она ему не понравилась. Так что унылость эта депрессивная на вашем полотне – целиком его заслуга, не моя. У меня все было более буднично.

– А людей на тех двух картинах?

– Одному он дорисовывал зонт. Второму, точнее второй – шляпу. Я захватил каталог с одной из старых выставок, чтобы показать вам, как это выглядело раньше. То, на что это похоже теперь, есть у меня в телефоне, с разрешения нынешних хозяев я это сфотографировал.

– А как звали мальчика, вы помните?

– Конечно, помню, Виктор Орлов.

– Как его звали?

Абсолютная невозмутимость слетела с лица Жака, как и не было.

– Чего ты всполошился?

– Дело в том, что этот самый Виктор, кажется, и есть мой Вик.

Вот тут-то я поняла, что мир перевернулся. Совсем. И кажется, прежним не будет уже никогда.

– Жак, не части. Твой Вик и его Виктор – это один и тот же человек?

– Я думаю, что да. Совпадений слишком много. Правда, я никогда не знал о его способностях к рисованию.

– Тогда бери художника, бери картину и едем к тебе. Ты будешь спрашивать, мы слушать. Вместе все и узнаем.

Первое, что мы увидели в холле квартиры Жака, был мой далматинец. Живой. Вторым был роскошный дог – серо-голубой, огромный и прямо-таки лоснящийся.

– Кажется, когда я уезжал, то оставлял дома одного пса. Вернулся к двум. Вик, откуда второй?

– Пришел.

– Сам?

– Да.

– Вот так просто взял и пришел? И ты его впустил?

– Я его знаю. Он хороший. Добрый. Но его бросили.

Я решила вставить свое веское слово:

– Вик, я его не бросила. Я просто уехала в отпуск. Как много раз до этого. Обычно он не страдал от отсутствия хозяйки.

– Вы его не бросили, вы его приютили. Но спустя столько лет ему стало скучно, и он решил уйти, вы не сильно расстроились?

– Да как тебе сказать. Скорее сильно удивилась.

– Люди обычно удивляются тому, что они уходят.

– Они это кто?

– Они тени. Но вы почему-то считаете их просто картинками. А они живые и рано или поздно устают просто украшать ваши жилища. И уходят.

– И много их, этих самых теней?

– Да. Есть хорошие, есть плохие. Но человек не может справиться с плохой тенью. Только тень может избавить себе подобного от воплощения.

– То есть то, что они спускаются с картин, называется воплощением?

– Да.

Голова у меня совсем перестала соображать – происходящее никак не укладывалось в привычную мне систему мира. И кажется, не только мне. Жак залпом опрокинул еще один бокал коньяка и подключился к расспросам.

– Тени, значит. Отлично. А почему ты знаешь о них все, а мы – ничего?

– Потому что моя мама была тенью. Поэтому я не такой, как вы все. Я кажусь вам странным, скорее даже неполноценным. Но это не так. Я просто вижу и чувствую все по-другому, не так, как вы. И могу оживлять тени. Они тоже меня чувствуют, поэтому тянутся ко мне.

– И что, любое нарисованное существо может стать тенью?

– Нет. Только те, которые создаются мастером.

– Совсем весело. А мастер это кто?

– Тот, чьи предки тоже были тенями. Но…не просто тенями, а из клана мастеров.

– Вик, бога ради! А клан мастеров – это что еще за масонский кружок?

– Жак, не нервничай, ты начинаешь пить коньяк, как воду. Все не так просто, как тебе кажется. И для того, чтобы рассказать все, нужно время. Между прочим, ты не представил мне свою гостью, вы с дороги, вы устали. Да и спутнику вашему, по-моему, не помешала бы передышка. Если я правильно помню, Юрий Георгиевич?

– Правильно помнишь. Столько лет прошло, ты так изменился, и вся эта чехарда вокруг моих картин, вы не будете против, если я уйду? Ведь теперь все понятно, я к этой… уже живой собаке никакого отношения не имею, а вдаваться в подробности меня что-то как-то не тянет.

Пятясь потихоньку к двери, старый художник ушел. Вик забрал чемодан и ушел куда-то в глубину квартиры. Мы с Жаком переглянулись и снова захохотали. Истерически.

Через четверть часа мы втроем сидели в кабинете Жака, с мятным чаем вместо коньяка. Вик рассказывал – мы слушали.