Потом пришли Те, Другие. Они не сумели простить аборигенам их странного, молчаливого совершенства. Но эти Другие не могли убивать и подарили им бессмертие, и заключили договор «О смене пастбищ». Через великие неравные промежутки времени они посылали луч «Ухода и Возобновления», они настилали в космосе тропы, которыми следовали изгнанники в неизвестное, и не было у изгнанников выбора, а было безграничное будущее без будущего. Время сделало их почти единым существом. Так шли они – из системы в систему, с планеты на планету. И звездный свет питал и хранил их.
Синели и темнели небеса Земли. За солнцем, пребывающем в огненном расплаве недальних вод и после недолгого сопротивления утонувшим, явилась первая звезда.
Ее холодное, спокойное свечение сначала родственным, тихим прикосновением снизошло на Анзара; секундою позже он осознал окончательно свою оставленность, отторженность. Небеса чернели над ним, как чуждая тайна, полная горечи. Он следил томительно-медленное вращение созвездий, чувствуя, что собратья его уже взошли по наклонно поставленному лучу невиданных энергий в высокую бездну. И в последней четверке идет его двойник. Сигнал, звавший его, навеки смолк в нем. Анзар узнал отчаянье и новый трепет. Чудовищным рывком он выбросил себя вперед, одолел преграду, что сам себе создал, и ринулся в одиночество, окружившее его, сомкнувшееся над ним, как болото, заглотившее старую секвойю.
Он шел, как ослепший, но последние тонкие, тайные нити, видно, еще руководили им: он слишком быстро вышел к огромному, резко очерченному, опасно правильному кругу выжженной нездешним огнем растительности и до неузнаваемости оплавленных минералов.
Вселенная услышала его крик. Испуганный собственным голосом, со всею силою безысходности Анзар рухнул по центру освещенного Луной новообразования. Жила земная ночь.
Жила земная ночь, и где-то рядом рвали, рвали мясо и швыряли. Шла ночная охота махайрода – саблезубого тигра, чьи клыки-ятаганы мешали ему жевать мясо жертвы. Одно лишь его привлекало и питало – кровянистая печень, он добирался до нее и пожирал. О, гиганты-вегетарианцы, сколько пало вас под клыками и когтями саблезубов!.. Оглашались чащобы воплями. Рычали махайроды. Ночь плыла.
Анзар не ведал понятий «убийство», «смерть»…
Анзар лежал в середине опаленного круга. Это отсутствие, отдельность, незапятнанность, одиночество, одиночество… А где-то в небесах ступало стройно, строго стадо кастрированных бессмертием быков.
… Но рано или поздно всходит горячая звезда – солнце. Поток энергии пронзил Анзара; он очнулся, восстал, огляделся. Звезда
покрыла сиянием и блеском эту чужую планету. Невдалеке, за магической чертой черного круга валялись истерзанные махайродами трупы индрикотериев.
Анзар вышел за круг и в тот же миг увидел новое существо, показавшееся ему несказанно прекрасным. На открытое пространство выскочил гигантский плейстоценовый олень, храпя, кося синим глазом, взрывая трехметровыми в размахе рогами грунт, он застыл и бросился в полетный бег, почуяв нового преследователя. В могучей груди Анзара возник призрак родины, а может быть, Пути, которым следовали Энам, Лекет, Ресаф… Тоска по равному, грозная, агонизирующая, рванула его вперед, в бессмысленную погоню…
Недолго продолжалось это. Олень был вымотан еще тем невидимым чудовищем, что гнало его в дебрях и от кого он спасался до встречи с Анзаром. И бег его пресекся. Он пал в пене.
Анзар не понимал смерти: его вечное тело, его сверхинтелект, весь бесконечно-длительный опыт Пути его – все восставало в нем.
Он не принимал ее. Он желал.
Анзар тяжело и мрачно брел – по грудь в кровавых безумствах земной эволюции.
Он вновь оказался на месте, которого коснулся луч «Ухода и Возобновления».
Анзар вошел в круг. Страшный, протестующий крик его распорол хрупкую скорлупу галактики; и рухнул громадный багровый бык в черный круг, и не стало его. Черный круг медленно исчез.
О, сколь мудры они, ТЕ…
Отражения
Опять эти места. Граница Его владений. Автобус! Скорей! Душа моя устала биться о стекло. Не могу.
В каждый уходящий дом впиваюсь глазами. Где-то рядом Его улица. Иллюзия родства с каждой вывеской, с каждым окном, с закорючками рекламы.
Клялась ведь себе не ездить этой дорогой и… добросовестно и неуклонно нарушала все клятвы. Отвернуться. Закрыть глаза. Забыть. Нет. Не получается. Скорей бы.
Входили и выходили пассажиры.
Мелькали на тротуарах пешеходы.
А где-то там, в сине-желтом месиве городского вечера оставалась Его улица… И последние лучи тех огней ломались о стекло.
В один из гулких осенних вечеров, который ничем не выделялся из многих, разве что дождь лил сильнее обычного, Она вышла из дому, Ее восприняли мокрые витрины, тротуары разверзли свои бездны, потом Ее поглотило метро.
Она очень спешила: куда? К кому?
Ничего бы она не ответила.
Голубые электрички, коричневые эскалаторы перенесли Ее к полукруглой прозрачной площади.
Веером разбегались улицы чистейшей воды.
Она выбрала одну из них и долго шла по ней, и раскрытый зонт дробился в зеркалах луж.