За колючкой – тайга

В ноябре начались бесконечные проверки (кто бы ожидал иного после побега с заговоренной «дачи» заключенного), потом начальник «семерки» устроил учения с привлечением приданных сил (не одному ему тычки в бок получать, пусть и таежный полковник жирком потрясет), словом, было не до разборок с заработной платой. О ней здесь часто забывал не только Хозяин, но и солдаты. Деньги выдают каждый месяц, а тратить их просто не на что. Все бесплатно, служи – не хочу.

Терпение полковника лопнуло в январе. Не могло не лопнуть. С двадцати тысяч зарплаты был отрезан уже ставший привычным кусок в пять тысяч, а с премии по итогам года (и без того оскопленной за побег зэка), из шестнадцати исчезло четыре. Получив из рук курьеров, прибывших на вертолете, деньги, Кузьма Никодимович решил не портить о себе мнение в глазах прибывших и разобраться с финчастью по телефону.

– Ты сколько за декабрь получил? – неожиданно, в ходе какого-то мимолетного разговора спросил Хозяин Кудашева.

– Шестнадцать, – ответил удивленный переменой темы замполит. – И премии четырнадцать.

Выходило, что его заместителю и зарплату выдали больше, и премию.

– Ерунда какая-то, – признался Кузьма Никодимович и направился к себе в кабинет.

Следующим, кто услышал его голос, был главный бухгалтер финансовой службы Управления исполнения наказаний. Хотя точнее будет сказать не «следующий», а «следующая», потому как главбухом у «фиников» в Красноярске трудилась Эмма Константиновна Запольская, которая насчитывала зарплату еще тому конвою, что охранял Чурбанова.

– Эмм Констинна, здравствуйте, – поздоровался полковник, услышав знакомый грудной баритон, мало похожий на женский голос. – Как у вас там, на Большой земле?

– Уголь, пыль, нестабильная погода. Нам бы к вам, – сказала бухгалтер.

«Да уж, – подумал Хозяин, – тебя здесь только и не хватало». Эта мысль текла одновременно с его грустным призывом о помощи:

– Эмм Констинна, ерунда какая-то с зарплатой происходит. У меня недочет.

– У вас, может быть, Кузьма Никодимович, и недочет, а у меня полный ажур.

«Корова, – подумал полковник, – наглая, зажравшаяся корова».

– Ажур не ажур, а у меня уже четыре месяца пять тысяч из зарплаты исчезают. И премия за год сомнительно мала. Никаких приказов относительно урезания премии по итогам года мне не было?

Произносить последнюю фразу ему было стыдно, потому что новость о том, как зэк по фамилии Литуновский «распечатал» «дачу», была свежа и присутствовала у всех на устах. И задавать при этом вопросы о премии со стороны полковника было крайне неуместно. Однако деньги есть деньги. Их всегда мало, даже если человек в тайге, а не на Невском. Тем паче не до мнительности.

– Приказов не было. А вы чем, собственно, интересуетесь, Кузьма Никодимович, я прошу прощения?

– Да как же чем? – возмутился полковник. – С чего бы это мне зарплату стали выдавать меньше, чем обычно? Уже четыре месяца!

– Я поражаюсь, – спокойно отреагировала бухгалтер. – Платите по исполнительному листу и при этом спрашиваете, почему уменьшилась зарплата. Я поражаюсь.

– Какому исполнительному листу?? – Хозяин опешил до такой степени, что у него осел голос.

– Такому, я поражаюсь. По решению Центрального районного суда города Старосибирска. Двадцать пять процентов от заработка в пользу Литуновской Виктории Сергеевны и ее несовершеннолетнего сына Ивана, я поражаюсь.

В ушах Хозяина зазвенела порванная седьмая гитарная струна, и он сел на стоявшее за его спиной кресло.

– Вот су… Пид… Ёпт… Сволочь!..

Его лицо побагровело от унижения и понимания собственной глупости.

– Я поражаюсь, – по-женски непонимающе прогудела Эмм Констинна. – Всю службу безвылазно жить в тайге, и…

– Это не то, о чем вы подумали, – не зная, куда деваться от самого себя, прохрипел полковник.

– Конечно, не это, – согласилась бухгалтер. – Двадцать пять процентов от своего заработка мужчина платит женщине за ее душевную красоту. Я возмущаюсь. У вас еще есть вопросы?

– Пока нет, – попрощался полковник и повесил трубку.

Главное теперь – успокоиться. Не дать волю эмоциям. Пистолет-то вот он, рядом. Стоит лишь клацнуть замком сейфа, и его рукоятка привычно ляжет в ладонь. Однако делать этого не стоит, потому как первое, что он сделает, взяв в руки оружие, это направится на лесоповал и пристрелит Летуна. А это, простите, срок. Реальный, и последствия его назначения в окне, прямо перед глазами. А потому нужно взяться руками за стол, сжать ладони и досчитать до десяти.

До десяти достаточно. Ярость схлынет, останется злость. От злости избавиться вообще проще простого.

Дойдя до шкафа, Хозяин вынул бутылку коньяка, рюмку и банку кремянских соленых огурцов, хранящуюся еще с осени. Вот так… Одна… Вторая…

Есть злость?

А какая злость? Не понимаю.

Вот и хорошо.

Гарантии того, что Литуновский в ближайшие полчаса не помрет, есть. И какие гарантии! Оп, третья…

Так хорошо и спокойно на душе, что впору посмеяться над собой, незадачливым. Да ладно придуриваться… «Незадачливым»…

Долбое..!

Стоп, стоп. Так недолго опять к сейфу потянуться. На чем он остановился? Ага…