За краем небес

— Я это… Мира я, вот, возьми, — подошла бочком к лежанке и ковш протянула. Воин на локоть оперся, взял ковш ладонью широкой и в несколько глотков осушил, а потом сел на лавке. Сел, а покрывало вниз сползло, а он ведь под тем покрывалом голый совсем. Я, конечно, все, что не надо, рассмотрела уже, но тогда ведь воин без сознания лежал еще и болезный совсем был, а теперь вот сидит, покрывало не подхватывает. Я в сторонку отвернулась, ковш в ладони раскачиваю, молчу, а он тоже молчит, так и молчали оба, пока ковш из руки не выскочил и воину промеж ног не залетел.

Ох, и наслушалась я тогда всякой отборной речи, и не то, чтобы прямо в мою сторону, но в целом, по девичьему роду не сладко прошелся, зато хоть покрывалом накрылся.

— Ты, Мира, мне скажи, — наконец прохрипел воин, — кто меня сюда принес и где я нахожусь?

— Так у нас в деревне. Я тебя в лесу возле поляны нашла, пока ягоду собирала.

— А где у вас в деревне?

— Как где? Ну… от границы недалеко.

— Какой границы?

— Кажись, северной.

— Северной? Неужто забрался так далеко! Сработал портал-таки, повезло, не иначе!

— Что там сработало?

Воин промолчал, что-то обдумывая, а потом подниматься стал, а про покрывало опять позабыл. Я назад отскочила и глаза ладонью прикрыла.

— Ты чего шарахаешься, я девок не трогаю.

— Ты бы оделся сперва, а потом уж не трогал, — кивнула я ему на штаны и рубаху, что сама вчера на край лавки сложила.

Пока он к лавке отвернулся, я ладонь опустила, а тут и дверь отворилась и матушка с дядькой зашли.

— Эй, — окликнул Агнат, — ты чего перед девкой голым задом светишь? А ты, Мирка, глаза куда пялишь бесстыжие?

— Да что я там не видела, чтобы нарочно глаза пялить?

— Ты мне поговори! Совсем распоясалась! Где это ты голых мужиков видела?

— Да хоть когда ты, дядя, из бани в озеро бежал.

— Агнат, — матушка положила на плечо дяди руку, прерывая наш спор, — уймись, она же мне с больными частенько помогает, что ты право слово?

Пока мы тут перепалку устраивали, воин уже натянул рубаху и штаны, а теперь снова на лавку уселся и нас рассматривал. Причем смотрел так, будто это не у он нас в гостях, а мы к нему без спроса заявились.

— А ты, мил человек, кто будешь? — вымолвил он, на дядьку глядя.

— Хозяин я. В моем доме тебя приютили да выходили.

— В твоем? Что же, благодарствую.

— Меня не благодари, Юляша вот тебя выхаживала да Мирка эта несносная. Иди сюда, заноза. В дом старосты сейчас ступай, позови его к нам вечером, скажи, что гость наш уже очнулся.

Я кивнула, на воина еще разок взглянула и побежала за дверь, чтобы поскорее старосте новости снести.

Пока до старосты бежала по дороге на Ситку наткнулась, хотела было мимо пройти да она меня сама окликнула:

— Эй, Мира, постой.

Этой-то чего надо? Тоже зубоскалить начнет?

— Ну чего тебе?

— Идешь-то куда?

— К старосте.

— Можно с тобой?

— А что тебе со мной ходить?

— Поговорить хотела.

Не иначе как о Лике разговор пойдет. Я еще с говорин помню, как она с него глаз не спускала, что теперь от меня только нужно, не пойму.

— Ну говори, коли хотела, — и пошла я дальше по дороге, а она рядом пристроилась.

— Я слышала, что у вас с Ликом случилось, — сразу перешла к делу девчонка.

— Не мудрено дело услышать.

— Ты не бойся, я раны твои солью посыпать не буду.

— О каких ранах говоришь? Весело с ним было, а теперь забыла, что мне о таком тужить?

— Зря ты так Мира. Ну нет его в том вины. Я же знаю, что он только на тебя смотрел, других вокруг и не замечал вовсе.

— Ты что же, выгораживаешь его? — всю мою показную браваду как рукой сняло.

— Правду я говорю. А та другая соблазнила его, он же ни с кем не миловался с тех пор, как с тобой встречаться начал.

— Да какое мне дело до других, если он с этой миловался, пока я от него привета ждала? — выпалила и язык прикусила, вот теперь еще до Лика донесет, как муторно мне на душе от его предательства.

— Любит он тебя, а то слабость была сиюминутная.

— Ты зачем мне это говоришь?

— Люб он мне.

— Что?

— А то! Люблю его, а ему ты нужна, а мне его счастье дороже собственного.

Я после такого даже с шагу сбилась. Повернулась к ней, а она стоит и прямо в глаза мне смотрит.

— Да за что ты его любишь-то? Почто саму себя мучаешь?

— А ты за что?

— Да сдался мне этот кобель плешивый, с чего решила, что люб мне?

— А будто и так не видно, из-за нелюбимых с обрыва не кидаются.

— А я не кидалась, нога у меня подвернулась тогда.

— А он под твоими окнами все ночи проводит.

— Что?

— Ничего. Пойду я. Все что хотела, уже сказала. — Развернулась и ушла.

Я поглядела ей вслед, но догонять не стала.