— Мне не надо было ездить в Китай. Этот мальчишка. Я все время думаю о нем. Я ведь всего лишь хочу сделать этот мир лучше. У меня есть дар. Я готов поделиться им с окружающими. Но это больно. Просто физически больно. А потом я возвращаюсь сюда и попадаю под огонь собственного правительства. Они пытаются изобразить меня преступником. За что? Потому что мне платили за работу. Согласен, это большие деньги. Но взгляните на ценности, которые я создал. С тех пор, как я возглавил эту компанию, ее рыночная стоимость выросла на шестьдесят миллиардов долларов.
— Вы правы, это несправедливо.
— А вы знаете, что будет дальше? Никто больше не захочет руководить компаниями. Потому что это уже невозможно. Невозможно. Достаточно один раз оступиться, неправильно истолковать какую-то вещь — и ты уже мошенник. Тебя обвиняют в том, что ты лжешь акционерам, что ты совершаешь преступление по отношению к американскому обществу.
Я замолкаю, делаю глубокий вдох и выдох и начинаю вращать шеей, стараясь унять внутреннее напряжение.
— Это хорошо, — говорит Лингхпра. — Вы все правильно делаете.
Я не могу сдержаться и начинаю плакать.
— Поплачьте, — говорит Лингхпра. — Слезы очищают.
Он наклоняется и берет меня за руки. Это упражнение называется у нас «энергетический поток». Мы образуем цепь, и эмоциональная энергия свободно перетекает между нами. Мой страх проникает в него, а его спокойствие в меня. Он выступает в роли радиатора, забирая жар моей души и рассеивая его в помещении, а потом возвращает мне эту энергию уже в охлажденном виде.
Вскоре мне становится легче. Я начинаю всхлипывать. Это глубокие тяжелые, судорожные вдохи. Лингхпра укладывает меня на мат для занятий йогой. Я лежу на боку, поджав ноги. Он лежит сзади и гладит меня.
— Вы хороший человек, — говорит он.
Он прижимается ко мне и крепко держит меня в руках. Мы долго так лежим, а он рассказывает мне, что я хороший и не виноват в том, что произошло со мной.
30
После сеанса я сажусь за руль и несколько часов езжу взад и вперед по 280-й автостраде между Сан-Хосе и Сан-Франциско, слушая Боба Дилана и стараясь внести ясность в свои мысли. Около двух часов ночи я сворачиваю на север в сторону сумасшедшей развязки дорог между Сэнд-Хилл-роуд и Вудсайдом, и тут в зеркале заднего вида замечаю полицейскую мигалку. Я останавливаюсь.
Полицейский по виду напоминает шерифа из боевиков. У него даже усы есть.
— Сэр, — говорит он. — Вы догадываетесь, почему я здесь стою?
— Ну, видимо, потому, что не смогли поступить в колледж.
— Я сделаю вид, что не слышал этого.
— О, офицер, большое спасибо. Я вам так благодарен. Я буду просить, чтобы вам вручили медаль за отличное несение службы.
Я ненавижу копов. И всегда ненавидел. Полицейский сообщает мне, что я ехал со скоростью 150 километров в час. Я объясняю ему, что в моем «Мерседесе» шестьсот лошадиных сил, и я мог бы ехать со скоростью 320 километров в час.
— Это же не «Фольксваген-Гольф» какой-нибудь, — говорю я. — 150 километров в час для такой машины — это все равно что стоять на месте. На тот случай, если вы еще не заметили, дорога совершенно пустая. На ней нет ни одной живой души.
Этот парень звереет на глазах и требует мои права. Их у меня с собой не оказывается.
— Вы хоть знаете, кто я такой?
Он приказывает мне выйти из машины.
— Послушай, молокосос, — говорю я. — Я Стивен Джобс. Я изобрел этот долбаный iPod. Слышал о таком?
Хочу дать вам небольшой совет: ни при каких обстоятельствах не называйте патрульного «молокососом». В следующий момент я уже лежу ничком на мостовой, а сзади на моих руках защелкиваются наручники. Потом он грузит меня в полицейскую машину и отвозит в участок в Редвуде.
В камере вместе со мной сидит еще какой-то пьяный подросток. На вид ему около семнадцати лет, и он говорит, что работает на фирме «Kleiner Perkins». Его вытащили из-за руля «Феррари», и он наблевал в камере полный умывальник. Эти фашистские свиньи утверждают, что почистить раковину можно только завтра.
Я требую, чтобы мне дали возможность сделать один разрешенный законом звонок по телефону. Дежурный в участке заявляет, что телефоны не работают. Тогда я прошу разрешения воспользоваться своим мобильным телефоном. Он говорит, что мобильник мне давать запрещено по соображениям безопасности.
— Вы боитесь, что я разобью себе голову мобильником?
— Сидите и ждите, — говорит он. — Вам не повредит некоторое время подумать о своем поведении.
— Я просто не могу поверить, что слышу от вас подобное.
— Можете верить во все, что вам угодно.
— Вы еще пожалеете об этом.
Коп смеется в ответ.