За метром метр

— Дима, не мочи горло! — не успели оглянуться, как инженер уже бежал по трапам. 95 ступеней до первого яруса и еще 43 до второго. Крепкие руки приняли веревку, и стальные плети, повинуясь упрямству человека, медленно заскользили на место. А трапы снова раскачивались от бега Шикова. Он уже внизу отдавал четкие приказы бурильщику…

…Щедра тюменская земля. Но раскрывает она свои кладовые не вдруг (приходи, мол, пользуйся, бери сколько душе угодно). Испытывает она сперва человека, достоин ли он всех ее несметных богатств. Испытывает во все времена года, всеми возможными способами. Жестоки порой эти проверки. Дорогой ценой платят люди за каждый шаг к земным сокровищам, но тем упорнее путь к цели.

И бригада бурит! Сперва Гриша Подосинин дал восемь метров, потом Сергей добавил шесть. После наша вахта углубила забой на семь с половиной. Ревниво сличаем цифры в журнале, стараемся обогнать друг друга. Погода радует всех: три дня градусов 15–20 и нет ветра. Всегда бы так. Готовим фронт работ для Подосинина. Его вахта работает последнюю смену и потом улетает домой на отдых. Мы не успели навернуть с десяток свечей. Это они сделают сами и начнут бурить. Все готово — успевай давать проходку. Нет для буровика приятнее момента, когда приходит в движение квадрат, чуть подрагивает стрелка индикатора веса и мощно гудят насосы, гоняя раствор.

Удивительное ощущение, когда инструмент от легкого движения руки уходит куда-то к нутру земли. Миллионы лет была закрыта дверь, а теперь ты своим инструментом открываешь ее, проникая в тайны подземного царства.

Звон, скрежет и треск поднимают всех из-за стола и выбрасывают на улицу. Фонарь вышки трещит и раскачивается из стороны в сторону. Трехтонная талевая система прыгает на мощных тросах, как детский мячик. Фонари болтаются вокруг осей, прочерчивая тревожные полукружья света.

— Братцы, полет инструмента, — выдавил кто-то осипшим голосом.

Так оно и было. Муфта последней свечи оказалась бракованной. Стальная колонна, пролетев сотню метров, намертво воткнулась в забой. Она проскочила сквозь гнездо элеватора, как гвоздь без шляпки. И все началось сызнова.

Ночью закатывали бурильные трубы на стеллаж, чистили приемный мост, ремонтировали ворота буровой, оторванные пургой, выкидывали раствор из превенторной будки. Стояла настороженная морозная тишина, блестел круглый лик луны и где-то по-над горизонтом трепетала многоцветная занавеска северного сияния. Все чаще хватаемся за носы и щеки, ожесточенно трем руками. В три часа идем пить чай в дизельную. Сгрудились возле теплого бока двигателя. Кружка пущена по кругу. Молчим. И так все ясно без слов. Автоматический самописец — неустанный страж наших дел. Его чернильный пальчик ведет унылую прямую линию, показывая, что скважина бездействует. Комиссия выяснила причины аварии: стальная труба была с заводским браком. Нам бы сюда этого бракодела! Пусть бы взглянул, во что обходятся простои.

Как не хочется уходить от теплого бока дизеля в этот кромешный ад. Поплотнее прижаться к теплому железу, захватить с собой кусочек тепла. Теперь туго подпоясаться, чтобы подольше удержать его в теле. Достаю толстые отцовские рукавицы. Он их шил сам специально для моей работы. И пусть тепло дорогого мне человека греет меня в эту минуту. Лица закрываем шарфами, оставляя одни глаза. Пошли.

…Ветер! Ветер! Ветер! Совершенно невообразимый дикий пир ветра. Это бесплотно-ощутимое существо, сбивающее человека с ног. Крутит здорового мужика, как тростинку. Не хватает воздуха, а в раскрытый рот летит комок шершавого мокрого снега. Карабкаешься по обледенелому сугробу, и новый порыв опрокидывает тебя навзничь. Не приходилось еще встречать такое.

Поистине злой дух Ямала достоин отдельного посвящения. Это не тот стыдливый ветерок, который щекочет морозцем щеки в большом городе и быстренько прячется в переулках. Наш ветер, зародившись в просторах Арктики, нагулявшись там вволю, почуяв свою могучую силу, несется с бешеной скоростью на материк и обрушивается с дикой силой, ломая все на своем пути. Про него нельзя сказать: «Он дует», — это единая упругая стена.

Кто-то шутку бросил: «На буровую едва ползешь, а с работы птицей летишь». Нет, не о лодыре речь идет. На работу двигаешься, согнувшись параллельно земле, загребая руками в плотной, осязаемо прозрачной купели. Обратно же мощный пресс давит в спину, швыряя тебя, словно перекати-поле.

Подъем инструмента — надо идти наверх. Собрались вдвоем с Толей Смысловым. Одному в такой ветер стальную двадцатитрехметровую свечу не удержать. И не дай бог этого! Ломая ограждения, запутывая тросы, лебедки, калеча машины и людей, не успевших убежать, рухнет она на землю.