За милых дам

Амир, обжигаясь, сделал маленький долгожданный глоток…

Если бы он все-таки добрался до долгожданного туалета, и его бы там хорошенько вывернуло… Если бы он все-таки осуществил это свое поистине спасительное намерение… То неизвестно, как бы оно еще повернулось. Но он добивался этой чашки чая…

Не замечая знаков и подсказок, которые делает им судьба, люди часто, преодолевая изо всех сил ее сопротивление, стремятся к тому, что кажется им таким желанным, а на самом-то деле грозит крахом, катастрофой, неудачей или даже смертью.

Чашка с кипятком вырвалась из рук Амира, осколки разлетелись по полу… Официант расстроенно смотрел на рухнувшего к его ногам пьяного. Ну вот теперь придется возиться… Человек хрипел и корчился… Жуть какая-то… чего только в этом кабаке не насмотришься! Мальчик-официант хотел наклониться… Но передумал: повернулся и поскорей отправился на поиски менеджера. Это была его обязанность: как только ситуация выходила за пределы строго регламентированной жизни ресторана и правил, установленных американцем-хозяином, о ней следовало немедленно сообщать менеджеру.

Данная ситуация явно требовала вмешательства менеджера…

Сначала Амиру было так муторно, так худо… потом очень больно… Как будто сам Фредди Крюгер рвал своими длинными ножами-ногтями его кишки… Чашка горячей воды, которую он выпил, подействовала как катализатор — яд стал впитываться быстрее… Амира обступили красные, черные обморочные всполохи… Ужасные лица с кровавыми ртами и пустыми глазницами склонялись и кружились над ним, что-то быстро бормоча. Он не мог разобрать ни одного слова… Потом страшные лица — морды нечисти, выползающей в ночь на Хэллоуин, отступили, и над ним теперь склонялись какие-то милые, приятные, давно забытые люди: какие-то женщины, маленькие дети… мать… отец… кажется, это были люди, которые его очень любили… может быть, раньше, когда-то, в детстве — он не помнил когда… А теперь они отчего-то пришли к нему вновь.

Потом через нестерпимую боль вдруг стала пробиваться невиданная легкость. Как будто он парил нагишом, как всегда мечтал, в легкой, как облака, воде, и ему не надо было делать никаких усилий и движений, чтобы удерживать свое лишившееся веса тело в этой невесомости. На него вдруг перестала действовать сила земного притяжения. Легкость и счастье наконец посетили его. Невероятная легкость и невероятное счастье, сопровождающие освобождение, когда жаждущая свободы душа наконец расстается с клеткой-телом…

«Вот оно!» — задохнувшись от счастья, понял Амир. Это был тот кайф, который он безуспешно искал всю свою жизнь. Оказалось, что испытывают его, лишь когда с жизнью расстаются.

Женщина тщательно стирала серебристую краску с лица… Как все-таки это серебро неузнаваемо изменило ее черты… А еще приклеенные огромные ресницы, увеличенный клоунский рот, парик, измененный голос…

Она не боялась, что Тарханов ее узнает… У него тысячи знакомых женщин, он пьян в стельку… А она для него лишь знакомая знакомых, которую он видел, ну, может быть, раза два, да и то в шумных подвыпивших компаниях, где, конечно, трудно запомнить всех.

— Привет! — Она кивнула своему отражению в зеркале, когда сквозь косметическое молочко, растворявшее грим, который она торопливо убирала с лица ватным тампоном, стали проступать ее собственные, узнаваемые черты лица.

— Вот и снова ты…

Она промокнула лицо салфеткой:

— Если не ты, то кто бы это сделал?

В Шереметьеве Марину Вячеславовну и Аню встречала Рита. На своей синей «семерке».

— Ну как отдохнули?

— Замечательно.

Марина Вячеславовна, загорелая, оживленная, красивая, ничего не помнящая о том, что случилось с ней накануне, смеялась, рассказывала об острове, о смешных попутчиках в самолете…

Аня тоже поддалась этому настроению… В конце-то концов, если без подробностей, они действительно замечательно отдохнули.

Сначала они отвезли Марину в Стародубское. А потом Рита подбросила Анну в Теплый Стан…

— Ну как отдохнули? — повторила она свой вопрос, когда они остались в машине одни. По всей видимости, Маринина версия счастливого отдыха не показалась ей исчерпывающей. По всей видимости, она знала свою закадычную подругу намного лучше, чем Анна.

Некоторое время Аня, задумавшись, молчала.

— Мне надо с вами поговорить, — наконец произнесла она.

От этого разговора у Ани осталось странное чувство… В общем-то, они вначале просто обсуждали Волкову… Аня рассказала о ее обмороке, тяжелом беспамятстве на острове… Хотела посоветоваться: не надо ли показать Марину Вячеславовну врачам…

— Вы ее, Аня, плохо знаете… — оборвала ее Рита, — а я хорошо. Если хотите что-то предпринять, вам надо советоваться со мной.

И Рита стала обижаться, что ее не взяли на остров… «Она и в Голландию меня не брала, и в Швейцарию… Хотя что ей стоит… И вот опять: как отдыхать — так без меня… А я бы уж за ней приглядела…»

По сути, Рита предложила Светловой что-то вроде союза. Или даже сговора…

Вот только Светловой не понравились интонации: сквозь обычную мягкость вдруг проступил жесткий, почти диктаторский тон…

Аня же не любила, когда ей диктовали. И отказалась.