За Морем Студёным

— Аглицкие карты! — промолвил Иван, вынул из ящичка карту и показал Степану. На ней был причудливый цветастый человечек в золотой короне, со скипетром в руке. Иван положил её и начал доставать остальные. А после выгреб из ящичка горсть фишек. Остроносый мужчина, тем временем, собрал все карты в руку. Степан тотчас оживился:

— Так… Хорошо! Ну что ж, давайте — для начала, я ставлю рубль!

Хриплый засмеялся, тасуя карты:

— Хе-хе! Откуда у тя такие деньги? Ты ж гол, как сокол!

— Да какая к чёрту разница! Я тебе сказал, рубль!

— Ну хорошо! — хриплый улыбнулся.

Вдруг, Софрон открыл глаза и вперил взор в Степана. Поглазев на него немного, он неожиданно разразился речью:

— Ты… э-э… Степан! Ты ж продавал нам ковры и ткани заморские, да?! Почему ж ты перестал?

— Весь мой двор сгорел в пожаре! И люди мои все погибли, — мрачно ответил Степан со стеклянным взглядом, смотря перед собой. Рукой он выкладывал карты.

— Не просто сгорел, а подожгли его тебе! — вставил остроносый, — и ты сам знаешь, кто!

— Ты меня лучше не зли! — грозно крикнул купец, ударив своим тяжёлым кулаком по столу. — Я сказал, дом — сгорел!

— Ладно, ладно. Слыхал? — хриплый поднял со стола карту и поглядел на неё, задорно ухмыляясь. Он повертел карту. — Говорят, у каждого аглицкого немца — изо рта торчит какая-то херня! А оттудова — дым валит!

Сидевший в стороне Михаил неожиданно засмеялся:

— Я что-то такое слышал!

— Да уж! — смеялся, хрипя, остроносый. — На картах они такого не нарисуют! Эхе-хе! Из каждого младенца аглицкого, уже дымок сквозит. Черти они!

…

Софрон лежал на брёвнах стены, смотрел вверх. Ряды досок беспрестанно рябили в глазах. Огоньки стоящих на полках свечек безумно плясали, выписывая круговые узоры. С другой стороны стола были слышны звуки, сопровождаемые эхом. Кто-то говорил, смеясь: «Ха-ха… За тобою уже три рубля, Степан!». Всюду стоял гул — от музыки, от перемешавшихся криков и возгласов людей. И сильный звон. Софрон тихо повторял, чуть шевеля губами: «Ты сам знаешь, кто… Ты сам знаешь, кто… А кто ж мог двор Степана спалить-то?». Его внимание зацепилось за слова гусляра, которые тот распевал под звук своих гуслей, стенание гудка, трещотку деревянных ложек и барабанные удары:

«Гой еси-и-и ты, Алёша Попо-ович!

Хошь ли, я тебя огнё-ё-ём спалю!

Хошь ли, тебя копьё-ё-ём заколю!

Отвечал ему Алёшенька Попович млад:

Гой еси-и-и и ты, Тугарин Змеевич!

Бился ты со мною, о вели-и-ик заклад,

Биться, и дра-а-аться — один на один!»

Софрон резко выпучил глаза. Он отскочил от стены, поставил руки на стол и расставил их широко. Так, чтобы даже когда всё качается и пляшет, можно было удержаться, и не рухнуть. Вдруг, он неистово крикнул: «Я знаю!» и взмахнул рукой, что-то задев кулаком. Послышался лязг, и хохот сидящих за столом. Тут молодой купец начал вставать. Все вещи и лица — всё крутилось. Всё быстро неслось по какому-то безумному круговороту, устремляясь в пучину! Но наконец, он поднялся, держась ладонями за край стола. Правой рукой Софрон нащупал лежащий на боку металлический кубок. Он цепко схватил его, взял с собой, медленно вылез из-за стола и ступил в пустое пространство:

— Я убью его! — угрожающе кричал со скорченным лицом молодой купец, размахивая кубком. — Святую Русь освободить нужно! От змея нечестивого, от Тугарина, от ящера проклятого!

Потрясая оловянным оружием, Софрон сделал пару шагов вперёд. С двух сторон слышалась болтовня и смех. Он направлялся в другой конец кабака. Его сильно качало из стороны в сторону. Он разглядел вдали двух длиннобородых мужиков с гуслями. Они сидели на здоровенных бочонках. Гусли стояли у них на коленях. Рядом крутилась пара девушек в светлых платьях. А поодаль была высокая стойка. Из-за стойки гордо высилось туловище мужчины в роскошном алом кафтане с высокой соболиной шапкой на голове. Выпучив глаза, Софрон вопил:

— Вот он, Тугарин Змеевич! Целовальник проклятый! Иди сюда, — его правая рука опустилась на чьё-то плечо. Софрон облокотился на него. Раздался возглас: «Ты чё творишь?!». Внезапно кто-то толкнул его в грудь. Вдруг, всё пошло кругом. Один край дощатого пола загадочным образом начал подыматься вверх. И под конец, неспешно проплыв половину оборота, он легонько коснулся затылка Софрона.

…

Он увидал, что на дворе — ночь. Вокруг темно. Морозный, колючий ночной воздух резко обдал его лицо. Небо было ясное и звёздное. Кто-то вёл его, придерживая за руки, и приговаривая: «Тихо, тихо!». Они шли, по-видимому, возле кабака. Софрон обернулся и увидел, что дверь кабака была приоткрыта. Из щели исходило яркое свечение. Оттуда доносились шум, звон и весёлые голоса. Он повернул голову обратно. Впереди проскакала гнедая лошадка, на ней кто-то сидел. «Давай!» — вдруг крикнул ведущий его человек. А потом стало совсем темно.

…