За несколько лет до миллениума

Все, чем вспомнишься ты мне,Как смогу, сберегу.Напишу твое имяЯ на первом снегу.Может, это наивно…Будут вьюги кружить,Будут вешние ливниСугробы крошить.Но в степи, на полянах,Сквозь былого быльеПервоцветьем тюльпановВспыхнет имя твое.Я прочту твое имя

На ранней зареВ улетающем клинеГоревых журавлей.Станет сумрачно, строжеИ в душе и вокруг.Но однажды порошаУлыбнется мне вдруг.В память глаз твоих зимнихИ улыбчивых губНапишу твое имяНа первом снегу.

Если в душе открываются кровоточащие раны, что-то в жизни пошло не так. У обычного человека непорядок в душе заметишь не сразу, у поэта, наоборот — первое же стихотворение говорит о наступившей дисгармонии чувств.

Поэту плохо. Но справиться со своим состоянием может только он сам, окружающие могут только подбодрить его. И хочется верить, что болезнь пройдет и наступит время гармонии, время единства души и желаний, поэтической строки и окружающего мира.

И Александр Ананко откроет глаза и увидит:

Повсюду золотая тишина,В ладу и в мире дух с усталым телом,Как иногда бывает от винаДа от добротно сделанного дела.

В конце концов, стихи — это конечный и высший продукт поэтической души, живущей в гармонии и вечном споре с окружающей поэта действительностью.

Баобабы в снегу

По профессии он журналист. А вы сами знаете, какой нынче пошел журналист — только палец дай, отхватит руку по самую голову!

И слишком много говорит. Сам косноязычием не страдаю, но он… Даже, на мой взгляд, он говорит слишком много. Поэт должен быть немногословен, чуть-чуть загадочен и меланхоличен до обкусывания ногтей на руке. Поэт, мнилось мне, существо застенчивое, а этот бесцеремонен и говорлив.

Так думал я, пока не взял в руки томики стихов Александра Полануера. И сразу вспомнил его рассказ о том, как он поступал в Литературный институт. До него сдавала экзамен девочка из национальных меньшинств. Предмет она знала плохо, естественно, запиналась, мямлила и получила хорошую оценку исключительно за свое горское происхождение.

Александр это намотал на ус. А надо сказать, что поступать он приехал из Якутии, там и паспорт получал, где в графу «национальность» ему поставили загадочное: нуча. И вот он сдает экзамен, мямлит, запинается и время от времени говорит: а я не знаю, как это сказать по-русски… Сердобольный преподаватель сочувственно спрашивает: «А вы кто по национальности?» — «Нуча!» — гордо объявляет Полануер и в доказательство предъявляет паспорт.

Хорошую оценку ему тоже поставили. Знали бы преподаватели, что «нуча» по-эвенкийски значит «русский»!

Я же говорю, прохиндей! Только вот его стихи…

Впервые мне их процитировал Евгений Лукин. А он, надо сказать, в стихах знает толк. Это были стихи о тридцать седьмом годе.

Что это — Африка или Россия?Снег ли, зыбучий песок?Чьи-то следы заметает стихия —узкий каблук и носок.С неба замерзшие падают звездыили струится вода?Или на вздохе кончается воздухв легких, уйдя в никуда?..…Господи, это Россия, а я-тодумал совсем о другом,это же снегом, как ватой, объяты,шепчутся сосны кругом.

Это же я добежал до опушки,снегом давясь на бегу…Как хороша эта Африка, Пушкин,и — баобабы в снегу!

Понимаете, стихи это были. Настоящие стихи. Они были просты и душевны, от них исходило тепло.

Мне сказали, что время лечит,что забудется все, как сон,что когда-нибудь все же встречуту, с которой спою в унисон.Так сказали, а я, хоть тресни,не могу позабыть глазатой, с которой такие песнипел на разные голоса!

«Э-э, брат, — подумал я, — не все так просто в этой жизни. Не все так просто».