За пределами одиночества

Второй причиной было повторение жизненного сценария семьи моих родителей. У папы и мамы были очень нелегкие, жесткие отношения, которые закончились разводом и уходом отца к другой женщине. На подсознательном уровне я всегда ждала, что мой мужчина уйдет, предаст, причинит боль. И так как в моей жизни был опыт только такого сценария, я его и повторяла, вынуждая мужчин следовать моим ожиданиям. «Лучше первой уйду я, чем ты бросишь меня», – такой паттерн поведения всегда срабатывал во взаимоотношениях с мужчинами. Связь с несвободным мужчиной тоже была обусловлена страхом потери и нежеланием больше переживать ту страшную боль, когда уходит отец, потом муж, потом другие мужчины в моей жизни. Срабатывает изощренная защита. Если он женат, значит, я не могу его потерять, потому что он не мой.

Третья причина в расстановке всплыла в виде борьбы и противостояния между женщинами и мужчинами рода.

Отец не видел в маме конкретную женщину. Он видел в ней свою мать, бросившую его в детстве, и в ее лице мстил и противостоял всем женщинам, в том числе и нам, его дочерям. Мать тоже не видела в отце конкретного мужчину, мужа. Он воплощал для нее всех представителей мужского пола, тысячелетиями притесняющих права и свободу женщин. В этой расстановке я заняла позицию на одной стороне баррикад с мамой против мужчин.

Вы бы согласились быть мужчиной рядом с такой воинственной женщиной? Вы бы хотели быть объектом постоянной борьбы и тотального противостояния? Нет? Другие мужчины тоже не соглашаются. Поэтому я одна. Осознав те динамики, которые влияют на мою жизнь и судьбу, я стала в присутствии мужчин более внимательно отслеживать свое поведение, реакции, мысли и чувства. Но продолжала оставаться одна.

Я не сдавалась и через время поехала в Москву на семинар по семейным расстановкам к Михаилу Бурняшеву.

Сутки в пути, ночь в гостинице, два дня семинара и моя расстановка, которая длилась 15 минут. Определив из моей истории прерванное движение любви и, как следствие, отсутствие женской силы, Михаил поставил в расстановку меня и женщин моего рода. Заместительницу мамы начало крутить, бабушка печально смотрела в пол (она потеряла старшего сына).

– Это мы сейчас трогать не будем, они находятся в своих переплетениях, – сказал Бурняшев, показывая на мать и бабушку, и подвел меня к прабабушке. Она единственная смотрела на меня. Мы обнялись и долго стояли, не в силах оторваться друг от друга. Я чувствовала поток энергии, которая лилась через прабабушку ко мне. Но часть моей души оставалась с мамой и бабушкой, мне их не хватало.

Эта расстановка тоже сделала для меня нечто важное, продвинула вперед. Я начала чувствовать себя более чувствительной, более живой, более открытой. Известный художник попросил меня позировать для его картины, восхищаясь изгибами и сиянием моего тела. Но при появлении мужчин на моем пути я ощущала, что внутри меня все, как и прежде, сжималось, я опускала глаза, будто на них падало забрало незримого металлического шлема. Я будто помещала себя в некий защитный кокон, вакуум. Места мужчине рядом со мной по-прежнему не было. Я попросту их боялась.

Два года назад Ошо-терапевт и групп-лидер Бодирей еще раз расставил мою семью. Моей заявкой был все тот же вопрос одиночества, страх мужчин, ощущение небезопасности в их присутствии.

Мне снова вместе с заместителями в расстановке пришлось пережить тот ужас ужасов ребенка, у которого на глазах отец избивал мать, и отчаяние оттого, что приходилось защищать и мать с сестричкой на руках, и быть раздавленной собственным бессилием.

Женщина, замещающая меня, которую мастер пытался подвести и примирить с отцом, в отчаянии закрывала глаза руками, вся в слезах повторяла: «Я боюсь, папа. Мама, я боюсь». Наконец, обессилев, она упала на ковер без чувств. Мне снова пришлось стать в эпицентр этой боли на свое место и усилием воли завершить процесс примирения с отцом. Но даже стоя в обнимку с папой, который все-таки принял меня, я не могла расслабиться. Одной рукой я обнимала отца, а другой, как за спасательный круг, держала руку Бодирея. Я осознала это, когда он показал мне синяк на своей руке.

После этой и первой расстановки у меня было чувство проведенной операции – как будто ты спускаешься внутрь себя до самой глубинной раны, до сгустка страданий, освобождаешься от него, тебя охватывает чувство колоссального облегчения, даже эйфории. Но проходит время, и ты понимаешь, что устранили только один из блоков, препятствующих любви течь.