Конец дня прошел спокойно. Вечером все пошли в клуб. А до этого Нина Рыбакова подала Марине заявление, под которым стояло семь подписей. В заявлении было написано, что несовершеннолетние требуют немедленной отправки в колонию. Больше никаких просьб со стороны девушек не поступило. Во время сеанса они сидели тихо; даже когда рвалась лента, не кричали «сапожник». И вышли после сеанса притихшие и молчаливые. А картина была «Дети капитана Гранта», которую, наверное, все видели еще на воле, но теперь смотрели с тем же интересом. Спать улеглись быстро. Только Галя Светлова пришла в барак позднее всех — Марина видела, что она долго сидела на крыльце, плотно завернувшись в свой платок.
Марине очень хотелось поговорить с Машей, но девушка закрылась одеялом, отвернулась лицом к соседней койке, и Марина поняла, что помощница ее не расположена к разговорам.
А утром в столовую не пришла ни одна. Не было их и в бараке. А ведь когда Марина и Маша уходили в хлеборезку за хлебом для бригады, то девчонки одевались и, кажется, собирались идти завтракать.
— Нет их в бараке, бригадир, — сказала Варя, черноглазая, худенькая армянка с печальным взглядом и тонкими, нервными пальцами, которыми она часто поправляла густые волосы, падающие ей на лоб и глаза. — Я думаю — они в цех пошли, — добавила она.
— Без завтрака? Так как же они будут работать голодные?
— Работать? — Маша с сомнением покачала головой. — Вряд ли они сегодня будут работать. Да и в цехе их нет…
— Так где же они? Это ведь не лес, чтобы в кусты спрятаться.
— Ладно, будем посмотреть, — сказала Маша. — Идем пока в кладовую получать шерсть и спицы.
— Может, возьмем хлеб в цех? — неуверенно предложила Марина, думая о том, что девчонки сидят голодные.
Маша отрицательно покачала указательным пальцем пород носом бригадира:
— И не думай. Все дело испортишь. Овес за конем не ходит.
В кладовой бригадир Воронова получила клубки шерсти, спицы и крючки. Кладовщица сказала:
— Бригадку тебе подсунули — закачаешься…
Этим пророчеством начался первый день работы.
В цехе, как и предполагала Маша, никого не было, У окна сидела армяночка Варя, которую Марина послала в цех «встречать бригаду».
— Ну что ж, — вздохнула Марина, — подождем, может, придут.
Но через три минуты встала:
— Пойду поищу, где они…
— Не ходи, — остановила ее Маша, — они только того и ждут. Бери крючок, учись «веревочку».
— Я умею веревочку. В детдоме вязала, в первом классе.
Но оказалось, что простейшая эта операция была Мариной забыта, и «веревочка» получилась прямо-таки уродливая. Маша с сожалением сказала:
— Чему вас только учат в ваших институтах.
— Я училась в Инфизкульте, — попыталась оправдаться Марина.
— Какая разница? Носки и шарфы вязать — это каждый дурак должен уметь.
Она взяла спицы и села рядом с Мариной на высокую скамью у длинного стола. Опять бросилась в глаза Марине трагическая надпись на руке помощницы: «Нет в жизни счастя». Эта надпись с пропущенным мягким знаком, сделанная кривыми и неровными буквами, нагоняла на Марину тоску. И с каждой минутой настроение ухудшалось. Освоив «веревочку», Марина стала делать второй ряд варежки. Это оказалось нелегким делом. То крючок казался слишком тонким и вертелся между указательным и средним пальцем, как живой, то вдруг нитка становилась толстой и никак не пролезала в верхнюю ячейку. А иногда, наоборот, крючок давил на палец, нитка рвалась. Марина с завистью посматривала на проворные тонкие пальчики Вари, которая ловко орудовала пятью спицами. «Резинка» прибавлялась почти на глазах, как будто спицы сами набирали петли, выскальзывали, сбрасывали нитку и опять поддевали ее. А Маша вязала совсем уже виртуозно — она совершенно не смотрела на спицы. Это казалось Марине волшебством.
— Когда это вы научились так вязать?
Вартуш застенчиво улыбнулась:
— У нас в Армении все девушки домашнему делу приучены.
А Маша добавила:
— Здесь, девочка, всему научат: и читать, и писать, и горбушку добывать.
Потом Маша стала рассказывать о лесоповале, о сжигании сучков, о том, как надо приготовлять раствор для кладки печей, что такое «мастерок» и как надо бросать им раствор на дранку. Она умела плести рогожи, лапти, шить гимнастерки, шинели, маскировочные халаты; знала шесть сортов картофеля и столько же капусты и с увлечением стала рассказывать о финской стружке. Марина слушала рассеянно, так и не поняв, о чем идет речь. А Маша, проворно работая, говорила:
— И вот, понимаешь, решили мы время выгадать. Кто стоит у ножа — тому правой рукой бревно толкать, а левой стружку из-под ножа брать. Наберешь десяток, в сторону отодвинешь, другой наберешь…
Вартуш кивала головой:
— Понимаю, хорошо придумали — считать не надо.