За строкой приговора

Как проучить хотела? А вот так. У меня подруга есть одна, ну не то чтоб подруга, а еще в школе вместе учились, на одной парте сидели два года. Когда меня судили, она отшатнулась, а потом, уже после отсидки, встретились мы с ней на улице; тары-бары, растабары, слово за слово - опять вроде дружба наладилась. То она ко мне забежит, то я к ней. Хотя с мужем своим меня и не знакомила, но отношения поддерживала... А зачем вам ее имя? Не хочу ее грязью заляпывать. Она к моему делу такое же касательство имеет, как я к солнечному затмению. Вот она мне как-то и рассказала, как они своего прораба в лужу посадили. Он, как и наш Петр Петрович, все бумажки не глядя подписывал. Ну, ему и подсунули бумажечку: "Настоящим свидетельствую, что являюсь бюрократом и меня надо выгнать с работы в три шеи". Он подмахнул, да еще дату проставил. Да... Я и задумала что-нибудь такое с Петром Петровичем сделать. Хотя я в секторе сводного баланса бухгалтером работала, но выполняла и кассирские обязанности. Через меня многие операции проходили: все, что другим было лень, на меня сбрасывали. Занималась я и стипендиями, которые завод наш студентам платил. Ну, тем, что по направлению отдела кадров в разных высших учебных заведениях обучались. Я выписывала платежные поручения, по которым деньги перечислялись банком со счета завода на счет почтамта. К этим стипендиям прикладывался список получателей по форме № 103. Ну, значит, кому какая стипендия положена. Одному, допустим, сорок рублей, другому - пятьдесят, больше не платили. Вот в этот список я и включила свою фамилию, специально первой ее поставила, а стипендию себе выписала не в сорок, не в пятьдесят рублей, как другим, а в двести пятьдесят, тоже из озорства. Сделала так и понесла платежное поручение вместе со списком к главному бухгалтеру. Поставил он свою закорючку и спрашивает: "Все?" - "Все". "Тогда, - говорит, - я на совещание поехал". А никакого совещания и не было. Просто он всегда так говорил, когда домой после обеда отправлялся. Все об этом знали. Поспит часок, а потом на своем огороде копается. Такая меня злость разобрала, вот даже сейчас вспоминаю и то трясусь. Кажется, радоваться должна была, что все гладко получилось, как задумала, а злюсь. Вот и пойми: не только в других, но и в себе человек разобраться не может. Подхожу к нему и говорю: "Вы хоть бы, - говорю, - просмотрели, что я составила. Ведь документы денежные". "Некогда, - говорит, - дорогая". И ушел. "Ладно, - думаю, - "дорогой", ты у меня попляшешь!"

Взяла документы и прямым ходом к Любови Николаевне. Она посмотрела и за голову схватилась. "Соображаешь, что затеяла?" - "Соображаю", - говорю. "Ничего ты не соображаешь. Думаешь, его под монастырь подведешь? Себя. Петр Петрович тут десять лет сидит и еще двадцать просидит, он фигура, а ты кто? Амнистированная. Выгонит он тебя - что будешь делать? С протянутой рукой ходить? Тебя же никто на работу не возьмет с такой биографией да характеристикой. Чем ты докажешь, что не хотела этих денег присвоить? Своим честным словом? Да кто тебя всерьез слушать будет? И вообще, кому вся эта история нужна? Послушай-ка лучше моего совета: разорви эти бумажки и никому их не показывай".

Такого она мне наговорила, что я совсем потерялась. На душе до того муторно, что жить не хочется. Пришла домой - ни к чему руки не лежат. Понимаю, что права она, а делать по ее не желаю. Упрямство, что ли, такое? Ни детишками, ни хозяйством заниматься не могу, все растравляю себя. До того растравила, что всю ночь с боку на бок проворочалась. И так, и этак прикидывала - все одно плохо. Куда ни кинь, везде клин. "Да пропади, думаю, оно все пропадом. Что мне, больше всех нужно, что ли? Пусть идет, как идет".

Прихожу утром на работу - Самаев вызывает. "Перечислила деньги студентам?" - "Нет еще". - "Почему?" - "Работы много". "Так, - говорит, дорогая, дело у нас не пойдет. Мы, - говорит, - не при капитализме живем, на себя работаем. Мы, - говорит, - должны не коптеть, а гореть на работе". Как сказал он это, терять-то мне уже было нечего. И стипендии присваивала, так меня злость по-новой схватила, даже в жар бросило. "Ну, раз так, говорю, - сию секунду перечислю".

И перечислила, и получила свою первую "стипендию"... От злости я это сделала. Ну, а потом все как-то само собой пошло, как мяч под горку покатилось. Теперь и подоходный налог, который в райфо должна была перечислять, и деньги за рационализаторство и изобретательство.

В открытую действовала, на глазах. Какие уж там хитрости! Все ждала, когда за руку схватят. "Вот, - думаю, - на этом документе сгорю, слепому видно, что подлог". Нет, без сучка и задоринки проходит.

Присвою сто рублей - мне десятку в премию, присвою двести - меня двадцатью рубликами премируют. И злюсь, и смеюсь. Так бы, наверно, до сих пор работала, если бы не ревизия.

Вот оно как, гражданин следователь, получилось. А вины своей я не оспариваю. Что есть, то есть. Оно и к лучшему. Как-никак четыре года. Надоело судьбу да людей испытывать...

ВТОРОЙ МОНОЛОГ