За строкой приговора

С тех пор на деревне стали замечать, что Бычков изменился. На базаре появлялся редко, только за покупками...

* * *

Судья. Ваша фамилия, имя, отчество и должность?

Свидетель. Смирницкий Иван Кузьмич, бригадир колхоза

"Рассвет".

Судья. Вы знакомы с подсудимым?

Свидетель. Да я со всем, почитай, районом знаком.

Судья. Какие у вас отношения?

Свидетель. С Петром-то? Нормальные отношения. Чего нам

делить?

Судья. Вам что-либо известно о том, что Бычков промышлял

самогоноварением?

Свидетель. Вот чего не знаю, того не знаю...

Из протокола судебного заседания

Осень было холодная и злая. Дожди шли неделями. Земля размокла, по дорогам ни пройти ни проехать.

Как-то Петр вернулся домой вместе с бригадиром.

- Слушай, Анюта, принеси-ка нам горяченького. А то продрогли мы с Кузьмичом, - попросил он жену.

На столе появился борщ, соленые огурцы, вареная картошка.

- Ну, Кузьмич, по маленькой, что ли?

- А что? Можно.

Петр достал бутылку с мутноватой жидкостью.

- Где это ты раздобыл? - удивился бригадир.

- На станции. На водку не хватило, так пришлось взять это у одной тетки. И недорого. Будь здоров!

Они чокнулись и выпили.

- А что за тетка-то? - продолжал допытываться Кузьмич.

- Тетка как тетка. Две руки, голова. Мы с ней детей не крестили. А тебе-то зачем? - подозрительно покосился Петр. - Председателю доложить хочешь?

- Чудак!.. Просто сам хотел достать где-нибудь...

- Смогу устроить... Это нетрудно.

Возвращаясь домой, бригадир снова и снова вспоминал разговор с Петром.

"Черт его знает, откуда он берет самогон. А какое мне, собственно, дело? Что я - милиционер? А хоть бы и сам варил! Ведь за свои деньги и сахар покупает, и все..."

После самогона было тепло и весело. Даже дождь не казался таким противным.

- Все-таки хорошая это штука, выпьешь - и вроде легче становится. Вот как сегодня: председатель честил с утра, муторно было, а сейчас ничего. А Петр - хороший мужик. И работает ничего, только жмот порядочный. Ну да все мы не без греха...

С утра у бригадира страшно болела голова, и он забежал к Петру.

- У тебя там не осталось в бутылке? - подмигнул он Бычкову.

- Да есть немного. А что?

- Опохмелиться бы.

- Это можно.

Петр исчез в задней комнате и через некоторое время вернулся со стаканом самогона и соленым огурцом.

- Спасибо, Гаврилыч, выручил ты меня, а то спасу не было - башка трещала! - говорил Петру бригадир, когда они шли на работу.

- Да ладно уж, - отмахнулся Бычков. - Чего там, свои люди - сочтемся. Надо будет - заходи. Выручу.

Так у Петра появился первый клиент. А обслужить он мог многих...

Посреди задней комнаты теперь стоял большой жестяной чан - литров на двадцать. Сверху его прикрывала крышка. Это и был самогонный аппарат.

Сам Бычков не решался продавать свою продукцию, а делал это через бабку Ефросинью из соседнего села. Это была довольно бойкая старуха лет семидесяти. Любители выпить хорошо знали ее дом. Постоянным клиентам самогон отпускался даже в кредит.

Многие знали, что бабка продает самогон, но смотрели на это сквозь пальцы. Бычков же оставался в тени.

- Петя, а может быть, не надо! - говорила Анна. - Ведь нам и без того хватает.

- Ты только помалкивай, - предупредил Петр. - И сыну Славке надо сказать, чтобы не проболтался. Для него и тебя стараюсь, чтоб жизнь сделать вольготную.

И жизнь в доме с каждым месяцем становилась "вольготней": купили радиоприемник, Славке Бычков подарил велосипед.

Сын не очень хорошо понимал слово "самогон". Самолет, самокат - это ему было понятно. Это были привычные вещи, о которых люди говорили открыто, не таясь. А вот при слове "самогон" отец почему-то обязательно понижал голос:

- Ты, сынок, помалкивай про заднюю комнату. Чтоб никому...

- А почему, бать?

- Вырастешь - поймешь. А пока это тайна. Ты тайны хранить умеешь?

- Умею, - серьезно отвечал Славка.

Так в его маленькую жизнь вошла первая тайна. Нехорошая, грязная.

Как только из задней комнаты начинало тянуть сладким запахом, отец посылал его на улицу.

- Поди погуляй. Если кто-нибудь подойдет, прибеги и скажи.

Славке это напоминало игру в войну. Когда кто-нибудь приближался к их калитке, сердце его замирало. "Ну войди, войди же..."

Но никто не входил. Проходил один час, другой. Славке становилось скучно.

И однажды Славка не выдержал и убежал, ничего не сказав. Мимо шли ребята кататься с ледяной горки.

"Прокачусь разок и обратно", - решил Славка и помчался к горке.

Но так уж получилось, что домой он вернулся только поздно вечером.

- Где был? - мрачно спросил отец.

- Я, бать, на минуточку... - начал было Славка.

- На минуточку, - взорвался Петр. - А если кто-нибудь пришел бы в эту минуточку - тогда что?

- А что, бать? - переспросил Славка.

- Посадили бы меня, вот что.

В беззаботную мальчишескую жизнь вошло еще одно слово - "посадили". Слово это вызывало страх.

Ночью Славка проснулся от ужаса. Ему приснилось, будто отца арестовали. Мальчик сел на кровати и заплакал. Ему было страшно.

За закрытой дверью разговаривали. Славка приоткрыл дверь. За столом сидели отец и бригадир Кузьмич, и еще один дядька, которого он не знал. На скрип двери все трое мгновенно повернулись.