За веру, царя и социалистическое отечество

Когда шампанское наконец появлюсь (по уверениям коридорного — последнее в гостинице) и Барков, склонный к широким жестам, первый бокал предложил в пух и прах проигравшемуся партнеру, тот отрицательно покачал головой, стал вдруг быстро синеть, и замертво рухнул со стула.

— Ну и дурак ты, — сказал Барков, когда стало ясно, что смертельная опасность миновала. — Прямо олух царя небесного! Разве так можно? Еще чуть-чуть, и пришлось бы тебя ногами вперед выносить.

— В глотке зачем дырку сделал? — просипел Крюков, трогая обрезок гусиного пера, торчавший из его трахеи.

— А как тебя иначе спасать, если дыхательное горло было закупорено! — Барков указал на хлебный катышек, лежавший на видном месте. — Пришлось проводить операцию трахеотомии, благо, мне это не впервой. Хлебнул я с тобой горя, Михайло!

— Подожди. — Крюков вернулся на стул и выдернул трубочку из горла, после чего его голос стал куда как явственнее. — Надо разобраться… Кто велел моим, то бишь своим, легким остановиться?

— Я, — признался Барков. — Так ведь это же было не всерьез!

— Я привык людям на слово верить. Еще и переспросил потом… Вижу, что команда поступила сугубо существенная. Двусмыслия не допускает. Стал я думать, как дыхание прекратить. Можно, конечно, и по собственной воле, но потом, когда сознание помутится, оно опять восстановится. Повеситься — еще хребтина в шее разорвется, а ведь она уже не моя. Вот и прибег к самому простому способу — залепил дыхало. Зато тебе меня упрекнуть не в чем.

— Ясное дело, ты человек долга. Это я уже понял! — теперь, прежде чем сказать что-либо. Барков взвешивал каждое свое слово. — Посему в знак восхищения и признательности возвращаю тебе весь проигрыш. Руки, ноги, голову и все такое прочее.

— Чужого мне не надо! — решительно запротестовал Крюков. — Подачек не принимаю.

— Ладно, тебя не переспоришь. — Барков задумался, чему весьма мешали пары шампанского, туманившие его сознание. — Тогда послужи мне!

— Приказывай! — Крюков со стула не встал, но плечи расправил и спину выпрямил, словно на плацу.

— В Невской губе, где-то между Лисьим носом и Петергофом, болтается бот, называемый «Дедал». Там содержится под арестом бывшая императрица Екатерина Алексеевна. Тебе надлежит в самое ближайшее время сей бот захватить, а узницу освободить. Задание понятно?

— Самое ближайшее время — это когда? — деловито осведомился Крюков.

— Завтрашняя ночь. В крайнем случае — послезавтрашняя.

— Экипаж велик?

— Человек десять — пятнадцать. При полудюжине пушек.

— Кроме матросов, есть еще кто-нибудь на борту?

— Сам не видел, но думаю, что какая-то охрана из тайных агентов должна иметься.

— Куда потом императрицу девать?

— Спрячешь где-нибудь в предместье. На днях республиканские войска из города уйдут. Бунтовщиков громить. Сразу смута начнется. Гвардия и дворянство восстанут. Вот пусть императрица их и возглавит. Она одна целого кавалерийского полка стоит. С ней до победного конца и останешься.

— Иной конец, стало быть, не предвидится?

— Ни в коем разе! Все заранее рассчитано, а главное — за все заплачено. Между прочим, голод организовать дороже стоит, чем всех городских нахлебников прокормить… Кстати, запасись и ты деньжатами. Со звонкой монетой поаккуратней будь, а ассигнаций бери сколько заблагорассудится… Амбиции прежние оставь, поскольку деньги ты берешь у меня практически моими руками и для моих нужд.

— Вот дожил! — вздохнул Крюков — Теперь по собственной воле только малую нужду могу справить. Хоть на том спасибо!

Вновь кибитка мчала Баркова в неведомую даль, вновь из метели возникали верстовые столбы, вновь на почтовых станциях путников встречали не радушные смотрители, а придорожные виселицы, уснащенные всеми сословиями подряд — и бунтовщиками, и монархистами, и республиканцами, и просто безвинной публикой, чем-то не приглянувшейся тому, кто нынче творил в России-матушке суд и расправу.

Дорога Баркова лежала на запад, в губернии, лишь недавно присоединенные к метрополии, а потому сравнительно благополучные. Бунтовщики сюда соваться и не собирались, местное дворянство-шляхетство, совсем недавно крепко проученное, пока выжидало, а крестьянство имело столь смирный нрав, что его даже розгами пороть было любо-дорого.

Эх, обманулась матушка Екатерина! Не донскими казаками надо было яицкую степь заселять, а белорусскими крестьянами.

Не доезжая Бреста, Барков повернул на Кобрин и скоро услышал стук барабана, отбивавшего походный шаг. Просторное снежное поле, одним своим концом упиравшееся в земляной вал, гребень которого защищали старинные бастионы, было превращено в армейский плац. Виселицы присутствовали и здесь, только на них болтались манекены, предназначенные для отработки штыковых ударов.

Длинная дорожка была выстлана деревянными шпалами, отстоявшими друг от друга ровно на аршин. Солдаты, в зимнем обмундировании маршировавшие по этой дорожке, старались при каждом шаге попадать точно на шпалу, что пока удавалось далеко не всем.