За землю русскую. Век XIII

Князю становилось хорошо и просторно на душе — не то от близости этого матерого, прозрачного духом старика-трудолюба, не то от вступающего в душу великого покоя окрестных лесов и холмов, осиянных щедрым солнышком последних тихих дней осени.

Слышалось звонкое шорханье железа лопаты о землю. Старик, извернув заступ боковой гранью, ловко и быстро мельчил комья вскопанной земли.

   — Э-эх, не земелька, а пуховая колыбелька! — радуясь добротной вскопке своей, проговорил Мирон. — Да-а... скоро уже и мне земляную постельку постелют!.. — произнёс он в раздумье. — Пора, пора и мне под заступ — зажился.

Невский остановил его.

   — Полно, — сказал он ему, — да ты ещё у меня повоюешь!

   — Нет, уж отвоевал... где там!.. На воспожинки шестьдесят и один стукнуло... Сынов да внуков моих зови с собою, а я уж не воин!.. И то сказать: с покойным родителем с твоим, с государем Ярославом Всеволодичем, на Ригу и на Колывань ходил! До самого моря дошли. Ещё немного — и Рига наша! Тряслись они в ней, немцы, запёршись... Но только что батюшко твой согласился выкуп с них взять. А и не осудили мы его — год был тоже тяжкой: мох ели, кору, лебеду в Новгородской-то области — кто что измыслит... А серебро, и пушное рухло всякое, литьё — ну, словом, всё, что вздумал князь, то и взяли с них. Оси горели у телег — до того мы всякой всячины от них повезли!.. И мир взяли на всей воле нашей... Кажному так своевать бы!.. Строительной был государь... А чтобы зря это ему крови пролитие делать — это он недолюбливал...

Оказалось, что старик даже и Всеволода Большое Гнездо, деда Невского, видывал и запомнил.

   — Слыхать было, что воитель был тоже добрый дедушко твой, царство ему небесное, Всеволод-то Юрьич. Да и государству строитель. Слава ходила об нём. Словутной был государь, словутной!..

Невский расспрашивал его, каков был собой Всеволод Юрьич.

Мирон задумался, словно бы всматриваясь куда-то далеко-далеко.

   — Проезжал он мимо нас на буртасцев... Ну... В трубы бьют. Войско... Кони все... в ряд!.. И вот, самого как сейчас вижу: лицом тонок... благолепен... нос тонкой... борода простая, невеличка… Волосы — по-хрестьянски... Но... грозо-ок!

И это было почти всё, что мог припомнить старик о великом деде Ярославичей... Но и тем Александр был чрезвычайно доволен.

   — А ну-ка, старина, — сказал Невский, вставая с завалинки, — дай-ка я тебе копану грядку! Давай, давай!

И, пресекая все возражения старика, он взял у него из рук заступ и принялся копать.

Мирон Фёдорович стоял некоторое время в какой-то оторопи и словно бы глазам своим не верил, что вот на его огороде, своей высокой рукой, одну из грядок, где будет посажен обыкновенный деревенский овощ, вскапывает ему сам Невокой!.. Да нет уж! И молчать придётся про то перед людьми! Совсем, скажут, спятил старый Мирон: уж ему и князь Невской гряду на огороде вскопал!

Несколько раз пытался старик молвить какое-то заветное слово, но всё не хватало духу.

Наконец сквозь слёзы растроганности произнёс, кивая головой:

   — Да где же, в каком же раю небесном, цветы мне те добыть, чтобы теперь на этой гряде посадить?..

Александр, не подымая головы, рассмеялся:

   — Лучком, лучком меня угости с этой грядки о будущу весну, как проезжать стану... Ну, и ещё кое-чем, что от веку положено военным людям...

Ярославич в кою пору управился со всеми оставшимися грядами, но зато от непривычки натёр себе мозоли.

   — Отвык, отвык, — произнёс он, разглядывая ладонь. — А ведь вот от меча — никогда! А бывало, ведь от утренней зари пластаешь и до вечерней!..

Старик осмелел:

   — Да ведь вот какое дело, Олександра Ярославич: на ладошки вперёд поплевать надо, — ты уж не огневись за такое грубое слово! Этак вот...

И старик, взяв заступ из рук Невского, показал, как полагается обходиться с лопатой, чтобы не натирать мозолей.

   — Ведь где тут причина? — продолжал Мирон. — А причина в том, что чёрен-то лопатный — он ведь ходит в ладони взад-вперёд... ёрзает... — Старик улыбнулся и глянул на Александра: — Ну, а меч-то ведь, поди, в твоей руке не заёрзает?

Невский сквозь негромкий смешок в тот же голос ответил ему:

   — Да нет, кто отведал, те не жалуются!..

Александр со светлой лукавинкой в синих глазах глянул на стоявшую на столе, поверх белой скатерти, большую деревянную чашку с золотыми разводами, полную янтарным пахучим мёдом, среди которого, погрузясь в него, обломки сотов торчали, словно бы крыги взломавшегося льда в ледоход.

И старик понял.

— Милава! — позвал оп.

И тотчас же смуглая, полная и рослая красавица невестка — жена того самого старшака Тимофея, по чьей спине утречком гулко прошлись вожжи, — вступила в горницу походкой упругой и лёгкой, но от которой, однако, позыбились чуть-чуть половицы крытого яркими половиками пола, когда она остановилась перед свёкром-батюшкой и перед его высоким гостем, ожидая приказаний.

Трудно было не залюбоваться большухой. Благословенна земля, по которой ступают такие матери! Добрых породят они, добрых и воскормят сынов!