За землю русскую. Век XIII

   — О-ох! — послышался из толпы скорбный голос худощавой женщины в платке. И всякий раз, стоило только Зубцу перечислить ряд податей, повинностей и налогов, как женщина скрепляла это перечисление своим скорбным возгласом.

   — Тяжкую налогу несём, князь, смилуйся, — говорил Зубец. — Сам рассуди: и поплужное берут с нас, и мостовщику, да ежели скота пятнать — опять же за пятно плати; да подводы, да волостелю твоему — и подъездное подай, и корма, и прощальное...

   — О-ох!

   — Да с возу, да передмеру, как продавать станешь, да потом весчее, да...

И снова тот же жалобный возглас женщины в толпе. Александр с досадой глянул в ту сторону. Женщину заслонили от него. Но она всё так же продолжала стоять, пригорюнясь на руку, и время от времени подводила итог безрадостному перечислению крестьянских невзгод.

Зубец перешёл к перечисленью ордынских даней:

   — Да десятина татарская, да ловитва ханская, да запрос, да поминки, да дары, да тамга...

   — О-ох!

Это причитанье взорвало князя.

   — А вот что, мужики! — громко произнёс он. — Что же вы думаете? Я не знаю, чего и сколько Орда берёт с вас?.. Меня они зорят тошнее вашего!..

Княжеский окрик осадил жалобщиков.

   — Чего ты понёс не в ту сторону? — крикнули из толпы на Зубца. — Не к тому тебя ставили перед князем!

   — Ты про боярина Генздрилу расскажи...

С правой руки от князя стал мирской истец, с левой — ответчик Генздрило.

Достаточно было взглянуть Невскому на хорьковое, обтёкшее жиром лицо управителя, как всё для него стало ясно.

   — ...Все дани-подати подай ему: и гостиное, и весчее, и пудовое, и резанку, и побережное, и сторожевое, и медовое, и ездовое... — докладывал всё тот же Зубец.

И снова после его слов раздалось в толпе неизменное:

   — О-ох!

Александр приказал удалить охавшую женщину.

За нею печально побрёл её муж.

   — Доохалась? — укорял он её дорогою.

Суд продолжался.

   — Истинно говорит? — обратился Александр к толпе, останавливая мирского докладчика.

   — Истинно! — загудели все враз.

   — Что скажешь? — спросил Невский Генздрилу.

Тот молчал.

   — Продолжай, — сказал князь Зубцу.

И тот продолжал:

   — Ну, ничем сыт не живёт! Наедут, наедут... со своими и корму спросят, сколько их чрево возьмёт! И чтобы не в зачёт им! Как где заслышит — престольный ли праздник, али у кого свадьба, али братчиной пируют, — и сейчас он тут!.. И полного требует угощенья!.. Ну, это бы ещё терпели! Но вот он сам дитё родит, — а мы же ему праздник подымай! А если к нему с челобитьем стукнешься или хоть только в писцовую избу, то изволочат до смерти, измытарят! Берут с обеих сторон — и от правого и от виноватого. Судиться у него — не приведи господь! Виноватого оправит, правого обвинит!..

Невский прервал Зубца и опять спросил: верно ли говорит он? Все подтвердили. Генздрило молчал.

   — В железа его! — стиснув брови, гаркнул Александр.

Воевода заплакал. Стал подгибать колени, но ему не дали упасть в поклон двое мечников, подхвативших его под локти.

   — Отдай, государь, вину, не серчай! — всхлипнув, прокричал боярин.

Невский только махнул рукой, чтобы уводили.

   — Правильно! Давно пора его ссадить!

   — Поплачь, поплачь! — кричали боярину злорадно.

Невский обратился к Зубцу:

   — Ты грамотный?

   — Аз-буки прошёл, — отвечал он.

   — В дьяки к новому воеводе пойдёшь? — спросил Александр и, не дожидаясь ответа, обратился ко всем: — Каков он у вас на счету, а, миряны?

Толпа одобрительно загудела:

   — Мужик хорошой!

   — Бесстрашной!

   — За мирское дело ни спины, ни жизни не пожалеет!..

Зубец, взволнованный, растерянно разводил руками.

   — Да какой же я дьяк?

   — Мне такие люди нужны! — сказал Александр. — Будь же и на высоком месте таков!.. А заодно вам и воеводу нового ставлю... Меркурий! — позвал Ярославич.

   — Я тут, княжо! — послышался сильный голос из среды стоявших у помоста дружинников.

   — Подойди!

На крылечке, рядом с креслом князя, вырос могучий, ещё не старый дружинник.

   — Вот вам волостель новый и воевода! — сказал Александр. — Этот на пиры да на братчины незван не пойдёт... Он за вас, за хрестьян, со мною в другом пиру пировал, в Ледовом!.. Чай, слыхали?..

   — Слыхали, Олександра Ярославич!.. Ну как же не слышать! — раздались голоса.

   — Думаю, тот, кто крови своей за родного за пахаря не пощадил, тот на трудовой его добыток не пожадует!.. Верно, Меркурий? — обратился он к новому воеводе.

Дружинник долго не мог произнести ответного слова. Наконец, совладав с собою, словно бы клятву давая, проговорил:

   — Да ежели, государь... да ежели только, Александр Ярославич, я твою за меня поруку хоть чем-либо оскверню перед народом, то пускай же от родителя мне проклятье, от сынов поношенье!..

Вторым предстал перед князем пойманный в лесах беглец из числа его собственных тяглых людей — в изодранной одежде, с волосами как перекати-поле. Звали его Онуфрий Неудача-Шишкин.

Невский долго всматривался в смерда, опершись рукою о колено. Наконец спросил хмуро:

   — От пашни бегаешь, от тягла?

Неудача-Шишкин метнул на князя взгляд из-под белёсых бровей, вздохнул и что-то принялся шептать, покачивая головой.

   — Что шепчешь? — повышая голос, спросил Александр.

   — А с сумою шепчусь, государь. Богат шепчется с кумою, а бедный — с сумою.