В горнице прибрано. Тесовый пол застлан мягкими ткаными дорожками; под кутним воронцом играет узорными бранями белый как снег холщовый рушник, другой — накрывает окованную медью дубовую укладку, которая стоит на лавке в красном углу.
Говорит Федор Данилович. Ремесленные молча, не перебивая, слушают неторопливую, спокойную речь боярина.
— Не с распрей пришел я к вам, добрые мужи, — говорит он, — а хочу перемолвиться словом. Свейское войско переступило рубежи наши. Страшны свей Новгороду, говорят по-за углам, а не за тем ли говорят, чтобы глаза отвести. В хоромах бояр вотчинных хитрят, выжидают… Тою мыслью тешатся: юн князь, не соберет войска. Не победы ищут ему — позора. С переветами-измен-никами Нигоцевичем и Ярославком псковским, кои живут в Риге под крылышком у меченосцев, ведут тайные речи. Довольно терпеть зло, мужи, слушать наветы… Пора хватать наветчиков и казнить за язык их. Завтра, с полудня, по указу князя зазвонит на Ярославовой звоннице вечевой колокол, соберутся на большое вече все концы городские — и софийские, и торговые; сложатся ли в одну речь голоса? Князь Александр Ярославич выйдет на вечевую степень, скажет слово о походе противу свеев, а будет ли слово его словом Великого Новгорода?
— Ремесленные мастера не укроются в лес, болярин, не будет среди них супротивников, — подумав, молвил Онцифир.
— За всех ли твое слово, Онцифире?
— Врать я не учился, болярин, и льстить не умею. Будет слово князя словом Новгорода. Отыщется черная душа да покажет вражьи когти — познает она гнев новгородцев. На Великом мосту, над старым Волховом, будет суд. Не о том тревога наша, болярин, не будет распри в Новгороде, иное тревожит: встретятся в поле полки — кто победу возьмет в битве? Силен идет враг, осударь-болярин.
— Кто возьмет победу — битва решит, Онцифире, — ответил Данилович. — Князю и воеводам его в том ведать, как ставить полки. Выступит войско, а мы… Дадим ли оружие воинам? Городовой и княжий запасы не велики, есть ли оружие у ремесленных, у вас, мастера оружейные? Поведай о том, Онцифире!
— Есть, — решительно произнес Онцифир и в подтверждение того, что сказал, пристукнул по столу ладонью. — Дадут мастера копья и рогатины, топоры боевые и луки самострельные, броню и шеломы. То ли слово молвил я, други? — Онцифир обратился к ремесленным. — Как ты судишь, Никаноре?
— Я как все, Онцифире, — отозвался Никанор. — И готовые изделия есть у меня, и горн в кузне не погашу.
— Вели, болярин, принесем оружие, — вслед за Никанором молвил Страшко. Он даже привстал и помахал перед собой ладонью, будто разя врага. — У Игната, — показал на гвоздочника, — у Анфима, у всех ремесленных мастеров есть чем порадовать войско и воевод.
— На вече о том будет ли слово? — спросил Данилович.
— Скажем. Услышит наше слово Новгород, — ответил Онцифир. — А чтобы голос наш громче был, нынче же оповестим ремесленные братчины, позовем, чтоб завтра, как зазвонят набат на Ярославовой звоннице, никто из ремесленных не сидел дома; все, кого ноги носят, шли б на вече.
— Хватит ли времени на то, чтобы известить так-то ремесленных мастеров в городовых концах? — усомнился Данилович.
Онцифир только собрался ответить боярину, как сидевший до того молча кровопуск Омос выбежал на середину пола, подбоченился.
— Оповестим, — заявил он. — Птица не махнет крылом, как полгорода обегу, во все ворота постучу. Люди мы, болярин, не ленивые; где смешком, где тишком, а на своем поставим.
— Почто балагуришь, Омос? Не одни сидим, — сказал Страшко и взглянул на боярина.
— Умен Страшко, а не дошел того, со зла ли балагурство Омосово, — упрекнул Омос кузнеца.
Данилович усмехнулся, взглянул на кровопуска, как бы желая удостовериться, сможет ли Омос выполнить то, что обещает.
— Так ли будет, Омос?
— Так, болярин. Не на ветер слово мое, не на воду.
Не голосом громким, не осанкою сановитой, не дородностью славится на Новгороде ближний боярин княжий Федор Данилович. В гридне ли, в суде ли — он не повысит голоса; скажет слово, и от того, что сказано, не отступит. Люди говорят: все знает Данилович. Ни темные ночи, ни стены каменные, ни дубовые частоколы не скроют от его уха и глаза. По рождению Федор Данилович суздалец. Нет у него вотчин на Новгороде. Вотчинные бояре не любят его, но спесью перед ним не возносятся. Нигде не опустит он головы, ни брань, ни распря не переедят ему горла. Навестил сегодня боярин хоромы лучника Онцифира, и не боярин будто, а равный с равными говорит он с ремесленными. Зато знает Данилович, что скажут завтра на вече ремесленные мастера.
Время близко к полуночи. У себя, в хоромах, ждет боярина Василий Спиридонович. И к торговым гостям новгородским будет слово Федора Даниловича.
…Голоса в горнице разбудили Васену. Прислушалась, подождала. Голоса не затихают. Девушка поднялась, накинула летник, подошла к двери, приоткрыла.